рвались к мужикам. Следующий вывод в туалет был смотринами, мужики выбирали себе «невест». Боря, правда, оплошал, выбрал беременную на каком-то месяце, сдуру не разглядел. Но следующий раз уже не допустил такого промаха.
Мы с хохотом слушали его рассказы о короткой этапной любви.
– А если бы тебя сфотографировали? Это же компрометация движения!
Но Боря был человек бесхитростный, он этого не понимал. Рассказывал также, как одна девица легкого поведения в Ленинграде, принимая его за русского, уверяла в постели, что евреям она «не дает». Так сказать, постельный расизм.
Часто мы собирались вместе просто так. Приятно было побыть среди своих, видеть родные лица, чувствовать общность судьбы, говорить об Израиле, об Исходе.
Но особое чувство было, когда мы сходились на праздник Исхода, праздник Пасхи, праздник без мацы…
Где собраться? Приходить в чужой барак запрещают. Снаружи еще холодно. И мы потихоньку приходим на вещевой склад, мигом разворачиваем на столе припасенную еду, рассаживаемся вокруг.
Меня просят рассказать об Исходе. Я пересказываю по Библии.
Лева поднимается и добавляет, что сейчас век акселерации, и наш срок должен заменить нам сорокалетнее скитание по пустыне… Начинается трапеза, во время которой кое-кто из зеков заходит за своими вещами. Нас при этом не тревожат, но… Кто-то, может, пришел случайно?
Мы прекрасно знаем систему лагерной слежки. Стукачам-полицаям строго наказано не спускать с нас глаз. Следят, сменяя друг друга. В случае чего, наперегонки бегут на вахту: докладывать. Иногда среди ночи встанешь в туалет, глядь – за тобой уже плетется приведение в белом белье… Как бы чего не вышло.
И в самом деле: ни с того ни с сего на склад нагрянула куча ментов.
– Расходись! Это что такое? Быстрее, быстрее! Живо!
Трапезу мы в аккурат закончили, но вот спокойно посидеть, поговорить не успели.
35. «ЖИДОМАСОНСКИЙ ЗАГОВОР»
Уж не ведаю, с каких пор возникла эта теория и где, но в лагерях она находит плодотворную почву, особенно среди шовинистов. Один русский искренне недоумевал, как это я, еврей, ничего не знаю об этом. Не может быть! Не иначе, как дурака валяю!
– Да что за заговор! – разбирало меня идиотское любопытство.
– Как! Разве ты не знаешь, что евреи правят миром?
– Что же мы тогда делаем в лагере?
– Это все для отвода глаз!
– Но зачем правителю отводить чьи-то глаза?!
– Ничего ты не понимаешь. Вы пока правите тайно, а для явного правления силу набираете…
– А шесть миллионов жертв?
– Наверное, и это тоже какое-то хитрое средство к захвату мирового господства.
– Где же евреи правят?
– Везде. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев – евреи. Никсон – тоже еврей.
– А Мао Цзе-дун? – усмехнулся я.
– И он тоже. Даже в Африке правят евреи, только с черной кожей.
– И Папа Римский?
– Все папы – евреи. Ты посмотри на их фотогрфии! Какие носы!
– Но такие носы – обычное дело в Южной Европе!
– Ну не-ет! Тут невозможно спутать!
– А Мао, как он евреем оказался?
– Коммунизм – еврейское учение. Значит, только еврей может править в коммунистической стране. И потом, вот, в «Литературной газете» написано, что израильская разведка предупредила его о заговоре Линь Бяо!
– Но ведь ты же, наверное, и эту газету считаешь еврейской?
– Конечно! Но раз евреи сами же признаются – тем более.
– А не приписываете ли вы евреям сверхчеловеческие возможности?
– Так ведь за ними стоит сам сатана… Он им дает откровения… И они правят через масонские ложи, разбитые на девяносто степеней посвящения… Сверху одни евреи, снизу много и других, выполняющих их волю… Весь мир охвачен…
– А как же спонтанность жизни, ее основа?
– Все это видимость…
– И чем же все кончится?
– Катастрофой… Когда вы достигнете цели, внезапно все восстанут против вас. Бог покарает…
И он с горящими от напряженной страсти глазами стал завывающим голосом, аж рот сводило, вещать жуткие судьбы еврейскому народу. В этих ужасах он ощущал всю соль и смысл истории. Ненависть, как я вскоре понял, была вообще стержнем его существа. Ненависть, злоба, черная зависть, дух противоречия. Он жил не просто так, а вечно наперекор кому-то. Отбери у него идею врага, и он не выжил бы, повесился или спился. Поэтому он вряд ли мог ужиться вне России – вернулся бы даже в случае предстоящего срока. В нормальной стране, среди нормальных людей он чувствовал бы себя, как в безвоздушном пространстве, задыхался бы.
Только атмосфера заговора, реального заговора, атмосфера пожизненного следствия над каждой душой была его родной стихией. И он невольно желал, вместе с посадившими его, чтобы эта стихия затопила весь мир… И вся эта чернота собственного нутра изблевывалась на других, мир виделся ему только через черные очки собственной души…
Это выношенное в глубинах зло приобретало очертания, концентрируясь в одном слове: еврей. Конкретные евреи с их реальными действиями имели к этому очень отдаленное отношение. Изощренная схоластика и псевдологическая эквилибристика позволяли абсолютно все загонять в прокрустово ложе заведомо принятой схемы. (Точно так же поступают и коммунисты, которые абсолютно любое событие истолковывают как непременное подтверждение своих выдуманных догм.)
Но почему же именно еврей оказывается в эпицентре адского мирового круга?
Тут фигурируют три причины. Во-первых, претензии на избранничество, комплекс самозванца, своим ядовитым острием направленный против избранника подлинного. Это ненависть Каина.
Во-вторых, привычка использовать еврея в качестве общепринятой общественной плевательницы. Когда же не что-нибудь, а именно плевательница восстает против своего положения, это производит впечатление, будто мир перевернулся вверх дном в результате какого-то чудовищного заговора.
И, наконец, необъяснимые, мистические, не имеющие даже отдаленного прецедента исторические судьбы еврейского народа достаточно ясно говорят о плане, о замысле, великом и таинственном. Но теоретики «заговора» ублюдочно низводят эту направляющую руку с небес на землю.
А реальный, действительно существующий заговор направлен на то, чтобы сделать антисемитизм не только удобным, но и выгодным. Удобен он потому, что можно рисоваться пламенным борцом, не подвергаясь никакому реальному риску. Больше того, КГБ рассматривает такую «борьбу» весьма и весьма благосклонно, так как она объективно направлена против вполне реального лагерного сопротивления. Тот же Вагин получил в порядке поощрения дополнительное личное свидание – случай среди лагерной молодежи неслыханный. Свиданий КГБ боялось больше всего, всех «неблагонадежных» старались лишать оных. Я, например, за семь лет получил только одно личное свидание с мамой. С женой – ни единого.
Атмосфера всеобщего заговора витает над Россией и над каждым ее жителем. Одной политзаключенной-поэтессе КГБ предложило после освобождения квартиру в Москве, гарантированное печатание ее стихов, изобилие славы и денег. Взамен требовалось только одно: сотрудничество. Агентесса в ореоле талантливой мученицы крутилась бы в оппозиционных центрах… Она категорически отказалась. Но сколькие Н Е отказались?
