— Ничего подобного. Это заведение — госпиталь, разве не так?
— Совершенно верно. Вы находитесь в Ospedale Militare[162] и разговариваете с главным регистратором. Здесь становятся в уставную стойку и докладывают о причине своего появления.
— Да пошел ты, — сказал Отто.
— Что я тебе говорил? — усмехнулся Карл. — Давай подержу его за горло. Гнусная тыловая крыса!
— Кончай, приятель, будь разумен, — убедительно сказал Отто. — Мы должны войти в док.
— В таком случае вы явились не туда. Здесь госпиталь, а не верфь.
— Чего разговаривать с ним, — сказал Карл. — Давай надаем ему по морде и смоемся.
Отто сделал еще одну попытку.
— Не знаю, как это называется на вашем медицинском языке. Мы должны встать здесь на ремонт. Капитальный.
Унтер старательно разглядел свои блестящие волосы в зеркале на противоположной стене. Надушил одеколоном лицо.
— Другими словами, вас должны госпитализировать. В таком случае у вас должны быть бумаги от вашего врача. Вы ранены?
— Да, — кивнул Карл. — Только это было давно. Мы явились не поэтому.
— Я от шлюхи заразился, — сказал Отто.
— Тогда вы пришли не по адресу. Это хирургическое отделение.
Унтер снисходительно улыбнулся
— Чего ты толкуешь с этим дерьмом? — сказал Карл. — Дай ему пинка в это самое место, вышвырни в иллюминатор и пошли отсюда.
Унтер не обратил внимания на этот доброжелательный совет.
— Вам нужно в кожно-венерическое отделение, оно находится в терапевтическом стационаре. В комендатуре вам скажут, где он находится; в управлении военными перевозками на железнодорожной станции вам скажут, где находится комендатура, а дорогу к железнодорожной станции укажет любой полицейский.
— А ты не знаешь, где находится этот чертов стационар? — раздраженно спросил Отто.
— Знаю, конечно. Мне положено.
— Ну так скажи, — негодующе выкрикнул Отто.
— Морячок, я главный регистратор хирургического отделения, а не справочное бюро.
— А чем, собственно, ты занимался до войны? — спросил Отто.
— Собственно, я не понимаю, зачем тебе это знать, — спокойно ответил унтер, — в частной жизни мы никогда не встретимся; но, раз тебе любопытно, так и быть, нарушу свое правило и скажу. Я был делопроизводителем второго класса в берлинском муниципалитете.
— Ну, с меня хватит, — воскликнул Карл, поддернув брюки. — Делопроизводитель, тьфу! Писаришка паршивый. Самая гнусная тварь на свете.
Он схватил бутылку с чернилами и запустил в стену за спиной унтера. За ней последовали книги. Большой книжный шкаф мгновенно опустел.
Мы с Карлом вскочили на стол, схватили унтера за волосы и стали бить лицом о столешницу. Отто открыл банку клубничного джема и стал старательно втирать его в набриллиантиненные волосы унтера, а Карл тем временем выливал бриллиантин и одеколон на его щегольской мундир. Мы разорвали несколько подушек и осыпали его перьями. Потом открыли две банки мармелада, размазали его по лицу унтера, по перьям, и он стал похож на больную курицу. В кабинет заглянула медсестра, но, когда мимо ее головы пролетел медицинский словарь, поспешно скрылась.
Перед уходом Карл затолкал пачку бумаг в горло оравшему унтеру. После этого, весьма довольные собой, мы покинули кабинет, в котором учинили разгром.
— Излечимся раньше, чем попадем в госпиталь, — простонал Отто. — Мы уже три недели в пути.
Когда мы уже прошли довольно приличное расстояние по виа Клаудиа, возле нас остановился «кюбель», из которого выскочили двое полицейских вермахта в касках.
— Вы арестованы, — сказал один из них.
— Ничего не знаю об этом, — усмехнулся Карл.
И огрел изо всей силы первого пряжкой ремня по лицу. Полицейский упал и стал ползать, ослепленный, стонущий. Улица опустела за несколько секунд. Такси с двумя пассажирками унеслось на полной скорости.
Второй полицейский схватился за кобуру. Я вскочил ему на спину и укусил за ухо. Карл пнул его в живот и с громким стуком саданул кулаком по кричащему лицу. Потом мы принялись бить их лицами об асфальт.
Я вскочил в «кюбель», завел мотор, включил вторую скорость и выпрыгнул. Машина с грохотом врезалась в здание на углу виа Марко Аурелио.
Мы пошли дальше. Возле Колизея Карла осенила мысль. Порывшись в ранце, он достал бутылку рома, и с ней мы вернулись к лежавшим без сознания охотникам за головами.
— Ополосните рот, пожалуйста, — сказал Карл, вливая каждому в горло по полстакана. Потом мы облили их мундиры так, что ромом стало нести за километр, и бросили пустую бутылку на переднее сиденье разбитой машины.
— Пробка, — задумчиво произнес Карл.
Отто громко захохотал — это был настоящий утробный смех, — подошел к полицейским и сунул пробку одному из них в брючный карман.
— А теперь, где телефон? — сказал Карл, восторженно усмехаясь.
Мы втроем втиснулись в телефонную будку. После долгих пререканий узнали номер коменданта города. Говорить стал Отто, голос у него был наиболее убедительным.
— Герр генерал, а, ну, ладно, герр обер-лейтенант, мне все равно, в каком вы чине. А кто не наглый? Вам-то что до этого, черт возьми? Думаете, я не видел этих шпагоглотателей раньше? Хотите знать, с кем разговариваете? Думаете, я слабоумный? Почему звоню? Вам-то какое дело? Алло, алло! — Эта свинья положила трубку.
От удивления Отто разинул рот.
— Грубияны они, — проворчал Карл. — Давай я поговорю. Номер у тебя есть? Ты все испортил. Я покажу, как это делается.
Он спросил номер.
— Попросите дежурного офицера, — прорычал он. — Говорит профессор Брандт. До последней минуты я считал, что полиция вермахта должна поддерживать порядок, но что я вижу теперь? Ваши люди дерутся с пьяными штатскими, гоняются за ними на служебных машинах. Возмутительно, герр гауптман, что вы допускаете подобные вещи. Сейчас ваши люди лежат мертвецки пьяными на углу виа Марко Аурелио и виа Клаудиа… разбили свою машину…
Улыбаясь во все лицо, Карл с силой положил трубку.
Искушению остаться и посмотреть, что последует, мы не поддались.
Остаток дня и ночь мы провели вместе, потом я расстался с матросами возле венерического отделения стационара. Когда я уходил, они крикнули из окна первого этажа:
— Не забудь о встрече на мосту Умберто после войны!
— Ни за что не забуду, — крикнул я в ответ.
Я шел, пятясь, до самого угла, чтобы не терять ребят из виду. Помахал им рукой, они в ответ — бескозырками.
— Отпразднуем мир у Марио, — прокричал Отто.
Я ушел, но на середине улицы повернулся и побежал обратно к углу. Было очень жаль расставиться с ними. Они все еще стояли у окна. Увидев меня, замахали бескозырками и запели матросскую прощальную песню. Тут я со всех ног побежал по узкой улочке. Я должен был расстаться с ними, пока ничего не случилось.
Я зашел в парк и сел на скамью, охваченный тоской. Ветер дул с юга и доносил звуки артиллерийской
