И вблизи и вдали

школьные программы. толпа первоклассников маршировала по улице, распевая хором песню на его стихи:

Прошла зима ненастная,
Растаяла как дым,
Бегут трамваи красные
По рельсам голубым.

'Раз, два, три', - раздавался после песни громкий шепот воспитательницы, и дети хором кричали: 'Спасибо товарищу Кушнеру за не счастливое детство!'

Кушнера, однако, тоже вскоре свергли, так как выяснилось, что он в силу своей неисправимой интеллигентности не в состоянии отличить кошку от кота. Поводом послужили его собственные стихи:

Я встретил дворника.
Он мне принес кота
И получил награду за услугу.
Он мне сказал, что с кошками - беда.
Но это - кот, дарю тебе как другу.
'Бери кота, - сказал он, - береги'.
Принес в четверт, а кот рожал во вторник.
И мы ведь были даже не враги -
За что меня так презираешь, дворник?

После Кушнера началось смутное время. То власть захватывал 'ефрейтор Артамонов' (молодой поэт, служивший тогда в Ленинграде и эмигрировавший позднее во Францию), который 'в целях сохранения военной тайны ввел в армии гражданскую форму одежды то крайний реакционер и религиозный фанатик Владимир Британишский, отменивший все свободы и изгнавший из страны евреев. При нем стала выходить газета 'Клерикальные новости'. Однако, в самый разгар своего правления, он неожиданно отказался от власти и удалился 'в пустыню, где был снова подобран 'серьезными евреями'. Было, конечно, и женское правление в лице Нины Королевой.

На фоне смены власти в республике плелись всяческого рода политические интриги. Просуществовала, однако, республика недолго Прокофьев вернулся, и в Ленинграде началась черная реакция.

На площади Тургенева сжигали произведения Агеева,

На площади Льва Толстого - произведения Кушнера.

Особенно ярко горела проза Битова.

Городницкий - чадил…

Оставшиеся в живых поэты спешно погрузились в ресторан-поплавок на Неве и обрубили концы. Их понесло в открытое море…

Далее описывались злоключения поэтов в изгнании и борьба между ними:

'Городницкий влез на дерево и закричал: 'Предлагаю избрать меня комсоргом! Кто за? - Единогласно'.

Тут же развернулась борьба за власть между Городницким и Штейнбергом. Сторонники Городницкого ходили, распевая 'анти-штейнберговскую' песню на мотив известной к тому времени песни 'Снова солнце встает с утра':

Завтра солнце взойдет с утра -

В коммунизм собираться пора.
Началася другая жизнь -
Штеенберг не пройдет в коммунизм.
Штеенберг не пройдет в коммунизм -
Будем мы городить городнизм.
Завтра солнце взойдет с утра -
В коммунизм собираться пора.

Что касается Глеба Семенова, то он удалился от всех мирских дел в уединенное место Комарове. Над его рабочим пнем висела надпись 'А почему бы и нет?'.

Среди героев радиоспектакля был, конечно, и Яков Виньковецкий, у которого в ту пору болели зубы, и поэтому он проходил как 'бандит и налетчик Яшка-Флюс, отрабатывающий произношение слов 'деньги - на бочку'…

Прошло более тридцати лет со времени этих дурацких 'радиоспектаклей'. Ушел из жизни Яков Виньковецкий. Разошлись судьбы других героев и авторов этого старого капустника. Осталась только память о собственной молодости и казавшейся тогда вечной дружбе. До сих пор где-то в доме у Саши Штейнберга хранится старая затертая магнитофонная бобина с записью этого незатейливого 'радиоспектакля'. Вот уже много раз он все пытается ее найти, но не находит. А жаль. Ведь, как правильно написал когда-то Александр Кушнер:

Будущее - за магнитофоном.
Мы умрем, но наши голоса
Снова под глазком его зеленым
Оживут хотя б на полчаса…

Уже после окончания Горного, ЛИТО клуба Первой пятилетки и наша компания дополнились молодыми поэтами - Яковом Гординым, Татьяной Галушко и Виктором Соснорой, поразившим всех своими удивительными стихами, и, прежде всего, своей поэмой 'Слово о полку Игореве'. Все они стали профессиональными литераторами. Трагически сложилась судьба талантливой Татьяны Галушко, умершей в самом расцвете творческих сил от рака, в 1988 году. Последние годы она работала в Пушкинском музее и музее Некрасова. Темпераментная, нетерпимая ко всяческой фальши, с пышными черными волосами и низким сильным голосом, она всегда поражала своей энергией и жизнерадостностью. Когда читаешь ее последние стихи, становится горько от несправедливости I судьбы, отнявшей у нее возможность жить и писать. Примерно за год до смерти, уже зная безысходность своего диагноза, она написала в поэме 'За все заплачено - не забудь':

Теперь, когда смертный объявлен час,
Меня не догнать никому из вас,
Начальники жизни, политруки, -
Теперь это даже вам не с руки.

Мое последнее свидание с ней оказалось нечаянным. Когда она умерла, я был в Таллинне и поэтому