вытягивается лицо.
— Что нам делать? — жалобно спрашивает она.
— Помощник шерифа велел обзвонить всех знакомых — пусть тоже поищут. Он попросил найти недавний снимок Петры, желательно крупный. Я отвезу снимки девочек в полицейский участок. Они распечатают листовки, и надо попросить знакомых расклеить их на видных местах.
Фильда тянется ко мне и обнимает меня за шею.
— Что же мы будем делать? — Она тихо плачет.
— Фильда, мы ее найдем. Мы обязательно найдем Петру и приведем ее домой. Обещаю. — Мы стоим на крыльце, и данное мною обещание тяжким бременем ложится нам обоим на плечи. Потом Фильда отходит от меня.
— Иди расклеивай листовки, — решительно говорит она. — А я обзвоню знакомых. Пройдусь по всей телефонной книге, от «А» до «Я». — Она целует меня на прощание, я сжимаю ей руку и закрываю дверь.
Я еду по улицам нашего городка и то и дело озираюсь по сторонам. Где Петра? Я пытаюсь заглядывать в окна домов и во дворы, тяну шею… Несколько раз я едва не съезжаю с дороги. Сам не знаю, как я добираюсь до полицейского участка. На ватных ногах вхожу. Говорю дежурному, кто я такой. Он смотрит на меня в упор, я не отвожу взгляда, стараясь понять, что он обо мне думает. Может, он меня подозревает? Жалеет? Не знаю.
— Мистер Грегори, листовки сейчас будут готовы, — говорит он и выходит.
Попав наконец в свой тихий кабинет в колледже Святого Килиана, я заново, минуту за минутой, переживаю сегодняшний страшный день. Никак не могу сосредоточиться. Передо мной на столе лежит груда листовок. С них на меня смотрит хорошенькое личико дочки. Присутствие Петры в комнате почти ощутимо. Петра любит сидеть за моим большим ореховым письменным столом. Здесь она играет в куклы. Кукол она притаскивает с собой в большой холщовой сумке, на которой написано ее имя. Проверяя студенческие работы, я невольно подслушиваю писклявые переговоры ее любимиц и улыбаюсь про себя. Петра любит слушать рассказы по истории нашего колледжа. Она ходит со мной по всем зданиям. Через витражные окна проникают разноцветные солнечные лучи. На витражах изображены католические святые и мученики. Петра часто останавливается у витража со святым Килианом, в честь которого назвали колледж, и любуется желто-оранжевыми, лазурными, медными и желто-зелеными стеклышками. На витраже представлено житие святого. В центре стоит сам Килиан — старец, облаченный в бурую хламиду. В руке он держит свиток. Рядом с ним изображен медведь, над головой святого вьется стайка черных дроздов. Я много раз рассказывал Петре про святого Килиана, но она не устает слушать про него снова и снова. Святой Килиан, он же Галл или Калло (его называют по-разному), родился в Ирландии в шестом веке нашей эры. Если верить легенде, отшельник Килиан жил в лесу. Как-то раз он приказал медведю принести хвороста для костра, и медведь повиновался. Я часто рассказываю Петре и другую легенду. Зигеберт, король Австразии, территории на северо-востоке современной Франции и на западе современной Германии, просил Килиана изгнать бесов из своей нареченной супруги. Килиан согласился, по его приказу демоны покинули страдалицу и вылетели из нее в виде стайки черных дроздов. Петра всегда вздрагивает от удовольствия, слушая эту историю, и крепко стискивает в кулаке кулончик в виде музыкальной ноты — цепочку с этим кулончиком она никогда не снимает.
Когда коллеги знают, что Петра у меня, они специально заходят ко мне в кабинет. Они расспрашивают ее о школе, о друзьях, а Петра рисует им картинки, которые они потом вешают у себя в кабинетах. Студенты тоже обожают Петру, она запоминает по именам всех, кто когда-либо заходил ко мне при ней. Однажды, прошлой зимой — Петра безмятежно играла у меня под столом — ко мне заглянул очень расстроенный третьекурсник. Молодой человек, обыкновенно уверенный в себе и обаятельный, был чуть ли не в слезах. Он боялся, что не успеет вовремя сдать экзамены. Он никак не мог полностью сосредоточиться на занятиях — чтобы оплатить учебу и проживание, ему нужно было найти еще одну подработку.
— Везунчик, — сказал я студенту, — ты слишком много на себя взвалил. Вполне естественно, что ты расстроен. — Я поспешил вытащить Петру из-под стола и представил ее молодому человеку, не дожидаясь, пока тот расплачется. — Это моя дочь, Петра. Она часто заходит ко мне в кабинет в конце недели и помогает мне. Петра, это Везунчик Томпсон, мой студент.
Петра окинула Везунчика критическим взглядом, задержавшись на его нечесаной шевелюре, мешковатых джинсах и фуфайке.
— Тебя на самом деле зовут Везунчик? — звонко спросила она.
— Нет, по-настоящему меня зовут Линтон, но здесь все называют меня Везунчиком, — объяснил парень.
— Неплохо, — заявила Петра, кивнув. — Ну и как, ты правда везунчик?
— Да, наверное… мне часто везет.
— У тебя есть домашнее животное? — продолжала она его расспрашивать.
Везунчик удивился.
— Есть… пес, — ответил он.
— Говорят, домашние животные умеют снимать стресс. Как зовут твоего пса?
— Сержант. Золотистый ретривер.
— Круто! Папа, помнишь, бабушка говорила, что ей в кафе всегда нужны помощники? Может, она возьмет Везунчика к себе? — предложила Петра.
Позвонив теще, я выяснил, что так и есть, и договорился, что Везунчик придет и поговорит с ней.
— Ты умница, Петра. — Везунчик широко улыбнулся, погладил Петру по голове и пощекотал ей подбородок.
Так по-своему, без труда, Петра в очередной раз сотворила чудо и сделала мир чуточку лучше. Молодой человек вышел от меня довольный. Вскоре он действительно устроился подрабатывать в «Моурнинг Глори».
Меня трясет от напряжения и тревоги. Я сжимаю кулаки — хрустят суставы. Сегодня я ясно сознаю, что я уже не мальчик. Я беру пачку листовок и рулон скотча, закрываю дверь кабинета и приступаю к тяжкой работе: расклеиваю листовки с дочкиной фотографией на окна и телефонные столбы по всему городку.
Антония
Ухо болит от бесконечных телефонных разговоров. Я все утро обзваниваю знакомых и спрашиваю, не видели ли они Калли и Петру. Я позвонила всем, кого вспомнила: соседям, одноклассникам, даже учителям. Девочек никто не видел. Мои собеседники часто умолкают, и я угадываю в их молчании осуждение. Я потеряла ребенка, свое самое драгоценное сокровище. Не доглядела за дочерью, и она пропала. Наверное, все они в душе порицают меня. Сначала при моем попустительстве девочка замолчала, а теперь и вовсе пропала, потерялась. «Что она за мать?» — вот что думают мои соседи, хотя и не говорят вслух. Вслух все желают мне удачи, обещают молиться за меня. Да, конечно, они внимательно осмотрят окрестности. И знакомых тоже попросят искать девочек. Они очень добры.
Надо было расклеить по всему городу листовки еще в тот день, когда Калли лишилась дара речи. Вот что я написала бы:
