Треск приближается — бежит кто-то большой. Может, все-таки не отец? И вообще, похоже, там не человек. Койот? Почему-то я пугаюсь койота больше отца. Может, потому, что к отцовским уловкам я уже привык. Я знаю, как он ходит, как он дерется. С койотом придется труднее. Я шарю по земле, ищу палку побольше. Треск и хруст совсем рядом, близко… И тут я вспоминаю о Петре. Что, если койот набросится на нее? Она такая маленькая и беззащитная! Похоже, ей здорово досталось. Матерый койот способен утащить ее и сожрать в три присеста. Я подбегаю к Петре и, раскинув руки в стороны, размахиваю палкой. Так просто я не сдамся!
Не знаю, чему я удивляюсь больше — тому, что нет ни отца, ни койота, или тому, что на вершину холма поднимаются отец Петры и помощник шерифа. Не могу отвести взгляда от мистера Грегори. Лицо у него совсем безумное. Ну да, он увидел скорчившуюся на земле Петру, а рядом меня с большой палкой… Догадываюсь, о чем он сейчас думает. Мистер Грегори бросается на меня, не дав мне выговорить ни слова. Он уже старый, но очень сильный… Вот он заносит ногу для удара, и я думаю: «Ну надо же! Он решил, что Петру обидел я!» Во второй раз за день меня сбивают с ног. Во второй раз гораздо больнее, потому что заранее знаешь, что сейчас будет.
Мистер Грегори нависает надо мной, кричит что-то неразборчивое. Из меня снова как будто выпустили воздух. Поэтому мне трудно говорить и я не могу рассказать, что случилось, не могу сказать, чтобы они скорее искали моего отца. Я слышу стон — неужели это я? Помощник шерифа Луис подбегает к мистеру Грегори и оттаскивает его от меня.
— Мартин! — кричит помощник шерифа. Но мистер Грегори все пытается меня ударить, он вопит, что убьет меня. Я разбираю слово «извращенец». — Мартин! — ревет помощник шерифа. — Мартин, да посмотрите же на него!
Наконец мистер Грегори опускает кулаки и смотрит на меня — впервые по-настоящему смотрит на меня, а потом на Петру.
Мистер Грегори опускает голову и наклоняется к Петре. Наверное, проверяет, дышит ли она. Потом мистер Грегори начинает плакать. И я думаю: раньше я никогда не видел, чтобы мужчины плакали, плакали по-настоящему. Я встаю и тоже смотрю на Петру… Вдруг мне кажется, что она умерла. Я позволил ей умереть. Я должен был заботиться о ней, пока не придет помощь, а она умерла! И я тоже плачу. Вдруг до меня доносится шепот мистера Грегори:
— Слава богу, слава богу… — повторяет он одно и то же.
Я заставляю себя успокоиться. Что он говорит?
— Слава тебе господи! — говорит мистер Грегори чуть громче.
— Как она? — спрашиваю я, стараясь держаться, но голос у меня дрожит и звучит жалобно, как у малолетнего ребенка.
— Бен, что случилось? — спрашивает помощник шерифа Луис. — Как ты? Кто тебя так отделал?
Я сразу понимаю: помощник шерифа не верит, что я способен обидеть Петру.
— П-папа… — Силы покидают меня. — Это сделал мой отец! — Я не выдерживаю и реву. Помощник шерифа Луис тут же кладет руку мне на плечо и обещает, что все будет хорошо. Да, как же…
— Петру нужно немедленно к врачу, — говорит Мартин. — Как нам выбраться отсюда?
Помощник шерифа Луис достает рацию, произносит несколько цифр — наверное, это специальный полицейский код. Неожиданно я падаю, плюхаюсь на землю. Из меня как будто выкачали все силы. Не могу пошевелиться. Ноги как будто резиновые, лицо болит, трудно дышать. Здорово мистер Грегори мне врезал — наверное, тоже что-то сломал.
— Сюда летит вертолет из Айова-Сити, но Петру нужно снести вниз, на поляну — туда, откуда мы пришли, — говорит помощник шерифа Луис.
— По-моему, ее не стоит трогать с места, — возражает Мартин. — Как мы снесем ее отсюда?
— Скоро здесь будут медики. Они осмотрят ее и скажут, что делать. — Помощник шерифа Луис смотрит на часы. — Уже темнеет. Нам нужно двигаться быстро.
Я поднимаю голову и вижу розовые и оранжевые полосы — они всегда расползаются по небу перед закатом.
— Мы должны спешить… Прошу вас! — умоляет мистер Грегори. — Поторопите их! — На меня он не смотрит. Может, ему неловко оттого, что он меня ударил, а может, он еще не до конца уверен в том, что Петру обидел не я.
Наконец мы слышим рев моторов. Один за другим на вершине показываются квадроциклы. С одного спрыгивают двое, мужчина и женщина — наверное, медики. Они сразу бросаются к Петре и начинают ее осматривать. Я держусь на заднем плане, чтобы никому не мешать. Помощник шерифа Луис разговаривает с другими полицейскими и с лесничим Фелпсом, который прискакал на лошади. Я сажусь и наблюдаю за ними, стараясь не закрывать глаза, но меня клонит в сон.
Вот слышится стрекот вертолета, он все громче. Я открываю глаза. Оказывается, уже наступила ночь. Надо мной сверкают звезды — крошечные, похожие на булавочные головки. Мне зябко, а вот все остальные, похоже, здорово вспотели. Вокруг Петры крутится куча народу, обо мне, похоже, забыли. Правда, она пострадала гораздо сильнее меня. И все равно мне ужасно одиноко. Я сижу один; медики осматривают Петру. Интересно, как там Калли. Значит, она успела добежать до опушки и позвать на помощь. Где она сейчас? Я озираюсь по сторонам, надеясь увидеть человека, который не так занят. Но все суетятся, носятся туда-сюда, а я сижу и наблюдаю. Петру кладут на носилки, и она взмывает над холмом — ничего страшнее я еще не видел. Вертолет похож на огромную хищную птицу, а Петра — на птенца, которого птица схватила когтями. Сегодня я навидался всякого, но такое… Мистер Грегори куда-то запропастился. Представляю, что он сейчас чувствует. Наверное, ему хочется схватить носилки с дочерью и уложить назад, на твердую землю.
Мы все следим, как вертолет снимает Петру с вершины. Через минуту носилки втаскивают в вертолет, и он улетает в Айова-Сити. Интересно, как мы спустимся вниз?
Антония
Я настаиваю, что поеду в карете скорой помощи вместе с Калли. Теперь я глаз с нее не спущу! Правда, не очень хочется оставлять Бена одного, но Луис обещал привезти его ко мне живым и невредимым. Бедный Бен, вечно ему приходится самому стоять за себя. Во мне просыпается огромная злость. Проклятый Гриф! Вот так всегда… Он бросает меня в трудную минуту, и приходится разбираться со всем самой. Его не оказывается рядом, когда он мне нужен!
В машине Калли сразу засыпает. Ей проверяют пульс, измеряют давление. Медик скорой, пожилая женщина с добрым лицом, ободряюще улыбается мне.
— С ней все будет хорошо, — говорит она. — На первый взгляд все травмы поверхностные. Конечно, в больнице ее осмотрят как следует и вымоют. А пока поставим ей капельницу, у нее явные признаки обезвоживания. — Она смазывает руку Калли спиртом и ловко втыкает иглу. Калли едва заметно дергается. Я вздыхаю с облегчением, и добрая женщина вопросительно смотрит на меня. — Что там произошло?
— Не знаю, но точно ничего хорошего. — Я смотрю на Калли. Моя девочка — единственная, кто может точно рассказать, что случилось на холме за Бродяжьим оврагом. Интересно, заговорит ли она или снова замкнется в молчании? — А можно ехать побыстрее? — спрашиваю я.
Моя собеседница качает головой.
— Мы включаем спецсигналы, только если жизнь пациента под угрозой, — оправдывается она.
— Мой сын до сих пор где-то там, наверху. Чем скорее я устрою Калли, тем скорее вернусь сюда и выясню, что случилось с Беном.
— Мужчина на снимке — их отец? — спрашивает медсестра, и я вслушиваюсь в ее голос. Ищу в нем осуждающие нотки и не нахожу.
— Да, но сейчас его нет, он уехал на рыбалку. Никак не могу до него дозвониться, — объясняю я.
— Жалко. — Медсестра снова смотрит на Калли. — Сколько лет вашему мальчику?
— Двенадцать, — отвечаю я, придвигаясь ближе к Калли.
— Его ищут?
