перенести вот так запросто.
– Что ж... Я совершенно свободен. Как прошел день... Морин?
– Замечательно! У меня потрясающая спальня. Каседас отлично постаралась. Я просто не могу дождаться, когда окажусь в постели, хотя спать не хочется совершенно.
Очередной приступ нездорового воображения. Джон едва не брякнул, что тоже не может дождаться, когда она окажется в постели. В ЕГО постели.
– Ладно. Пойдемте, я покажу вам дом.
Они прошли по всему дому. В комнате Марисабель Джон явно не хотел задерживаться, зато в кабинете отца остановился надолго. Морин с интересом рассматривала аскетичную комнату, украшенную многочисленными охотничьими трофеями и фотографиями великолепных лошадей. Помимо этого на стенах висели два портрета. Ричард Карлайл и Марисабель Аркона.
Мускулистый загорелый человек с тяжелым подбородком и большими, огрубе
Девушка вздохнула, и Джон с удивлением посмотрел на нее.
– Он был непростым человеком, ваш отец...
– Я бы сказал, немногословным. И совершенно не светским.
– Это как раз хорошо. Среди светских людей сволочи встречаются гораздо чаще.
– Вы всегда так резки в определениях?
– Какой смысл избегать точных характеристик? Надеюсь, я не шокировала бывалого ранчеро словом «сволочь»?
– О нет, нисколько. Так что вы говорили об отце?
– Он был сильным. Жестким. Возможно, жестоким. Но хорошим. Это чувствуется по дому. По людям, которые здесь живут. Сразу видно, что здесь бывало всякое, и горе, и радость, но главное – здесь была любовь.
– И это вы узнали по портрету?
– Не только. Мы много говорили с вашей мачехой. Пожалуй, единственное, что мне не очень-то нравится, так это то, что ваш отец заставил ее, а возможно, и вас страдать... Впрочем, его можно простить. Со смертью вашей матери он утратил радость жизни.
– Это Каседас вам рассказала?
– Вас это удивляет? Она просто доверилась мне, вот и все. Поняла, что это можно сделать.
– В отличие от меня, да? От меня, предпочитающего копаться в вашем прошлом и закрывать глаза на прекрасные душевные качества...
– Вы только мне не верите или вообще всему свету, Джон?
Молодой человек замолчал, а потом отвернулся и медленно, с горечью произнес:
– Возможно, это тоже из-за отца. Я слишком долго сражался за его любовь. Не сумев завоевать ее, я обиделся... на весь свет.
Морин осторожно тронула его за руку.
– Разве поздно начать сначала?
Ему хотелось стиснуть ее в объятиях. Осыпать поцелуями, зарыться в тяжелое золото волос, ощутить в своих руках нежный жар роскошного тела, но вместо этого он холодно и насмешливо поинтересовался:
– Сеанс психоанализа? Спасибо, не надо.
– Ну и глупо. Я не лезу к вам в душу, я просто считаю, что нам всем жилось бы лучше, если бы мы не боялись и не стеснялись разговаривать друг с другом.
Джон почувствовал смятение.
– Я вас совсем не знаю, Морин...
– А вот у меня такое чувство, что я знаю вас давным-давно...
Ее голос превратился в шепот, и в этом шепоте таяла и плавилась ледяная броня Джона Карлайла.
– Но вы меня не знаете...
– А переселение душ? Может, мы встречались в прошлой жизни?
– И что же там было? Любовь или ненависть?
Она засмеялась, и наваждение исчезло.
– Я не знаю. Не могу описать словами. Но уверена, что это так.
– Так какой же я?
– Сильный. Упрямый. Победитель. Вам нужно добиться того, о чем вы мечтаете. Но вы не пойдете по трупам, по головам тоже, потому что вы – нежный...
– Морин, а кто научил вас так мастерски соблазнять мужчин?
Она быстро взглянула на него и пожала плечами.
– Не думаю, что я это умею.
– Но вы делаете этого с первого момента нашей встречи.
– С САМОГО первого или только сегодня?
Невозможная девица! Хоть бы глазищи свои отвела в сторону!
– Знаете что, мисс О’Лири...
– Морин. Просто Морин. А что до вас... Знаете, возможно, мне просто хочется рассмотреть за фасадом сурового мачо человека. Живого, настоящего, с болью, с радостью, с чувствами. Мой папа на вас похож. Вернее вы на него. Он тоже эдакий крепкий орешек. Мужчина с большой буквы. Мама в него за это влюбилась, а потом быстро выяснила все его слабые места и...
– И начала им вертеть, да?
– Бедный суровый Джон! Да нет же. Просто они полюбили друг друга по-настоящему. И живут душа в душу уже тридцать лет. Слабые места в человеке не означают, что он слаб. Только то, что он – человек.
– И у меня они есть?
– Наверняка. Вас же здесь очень любят. Каседас, Алисита, ваши работники...
– Значит, я не такой уж плохой парень?
Она отвела глаза. Нехорошо, если Джон Карлайл прочтет в них то, о чем она сейчас думает, а думает она только об одном...
Какой он симпатичный. Как же он ей нравится! Это может стать проблемой для Морин О’Лири.
И тогда придется эту проблему решать.
Такие кухни Морин видела только в лучших ресторанах. В крайнем случае – в шикарных особняках. Но уж никак не предполагала увидеть в самом сердце амазонской сельвы.
Огромное помещение сверкало никелем и хромом, в удобных шкафах высились горы посуды, на разделочных досках зловеще поблескивали острейшие кухонные ножи... Под потолком причудливо извивались гирлянды из лука и чеснока, по стенам висели пучки сушеных трав, острый и приятный запах пряностей заполнял все вокруг. И еще было чисто. Не просто чисто, а ОЧЕНЬ чисто.
Отдельную стену занимали высокие белоснежные холодильники, а ближе к окну стоял большой обеденный стол, окруженный четырьмя деревянными стульями. На столе красовалась громадная ваза с лимонами и грейпфрутами.
Несомненной королевой здешних мест являлась очень толстая и необыкновенно уютная негритянка. Белоснежная улыбка приветствовала появление Морин, а потом Алисия познакомила их.
– Это Конча-и-Рохас-Лусия-Ремедиос Наварро. Можно просто Кончита. Здешняя повелительница.
Морин пожала пухлую теплую руку, и вскоре они уже дружески болтали, хотя правильнее было бы назвать это монологом Кончиты.
Да, ей почти шестьдесят, и силы уже не те, что раньше, но сто человек она и сейчас накормит до отвала и даже не поморщится. Нет, конечно, хлопот у нее полно – ведь с тех самых пор, как в доме появилась вторая сеньора Карлайл, на Кончиту легли абсолютно все заботы по дому. Да, она хорошая женщина, сеньора Каседас, но хозяйство вести не умеет совершенно. Нет, ну оно и понятно – женщины сельвы привыкли к простой пище и еще более простому быту. К тому же она понятия не имеет, что значит делать запасы, ведь в здешних деревнях их никто и не делает. Как почему? Потому что в здешнем воздухе да жарище ничего толком не сохранишь. Да-да, уже на второй день в мясе полно белых личинок...
Тут Кончита испытующе посмотрела на гостью – не скривится ли она брезгливо. Но Морин только
