чьи стены, казалось, давят и душат. Следуя за стройным силуэтом Исидро, Эшер то и дело касался волосами потолков, закопченных свечами туристов.
Постоянно попадались столбы, выдерживающие чудовищный вес верхних слоев земли, улиц и зданий, и воображение тут же задавало вопрос: что будет, если потолок сейчас рухнет? Иногда свет проваливался в ответвляющиеся тоннели или вспыхивал в лужицах не более дюйма глубиной.
Эшеру подумалось вдруг, что в этом царстве смерти он — единственный живой человек. А тот, кто идет рядом с ним, вслушиваясь в темноту, — мертв вот уже три с половиной столетия. Тот же, кого они ищут, умер чуть ли не шесть веков назад.
Если он, конечно, вообще существует.
Призрак, в которого верят мертвые.
— Ясно, что убийств среди парижских вампиров не было. — Эхо снова разбежалось по ветвящимся коридорам. — Почему ему понадобилось преследовать именно Кальвара?
— Может быть, Кальвар рассказал ему слишком многое. — Исидро задержался, чтобы обозначить меловую стрелку на стене, и двинулся дальше. — Кальвар хотел стать мастером вампиров. Если он действительно беседовал с вампиром церкви Невинных Младенцев, то мог оскорбить его своим стремлением к единоличной власти. Мы не знаем, когда они встретились. Кальвар мог покинуть Париж, именно спасаясь от этого вампира, а вовсе не потому, что его планам препятствовала Элиза. Не следует сбрасывать со счетов и то, что Кальвар был протестант. Сотню лет назад я бы, например, ни за что вас не нанял, если бы заподозрил в вас хоть какую-то склонность к этой ереси.
— С такими взглядами вы могли бы получить государственную должность в Ирландии. — Эшер усмехнулся. — Но это, однако, никак не объясняет, зачем ему понадобилось убивать в Лондоне знакомых Кальвара.
— Если мы найдем его логово, — мягко сказал вампир, — многие вопросы прояснятся немедленно.
Впереди во мраке блеснуло что-то белое. Колонны? Они подошли ближе, и белые пятна оказались беленым порталом вырезанных в камне ворот. Над перемычкой черными буквами на белом фоне было выведено:
ОСТАНОВИСЬ! ЗДЕСЬ ЦАРСТВО СМЕРТИ.
За воротами лежали кости.
Катакомбы были склепом Парижа. Содержимое всех древних кладбищ города было когда-то перенесено сюда, кости аккуратно сложены в ужасающие хребты шестифутовой высоты, как хворост для гигантского костра. Коричневые, блестящие, кости пропадали во тьме перекрестных тоннелей; глазницы черепов, казалось. Провожали свет фонаря; челюсти ухмылялись вслед. Аристократы, обезглавленные во время террора, мусорщики, монахи, короли из династии Меровингов — все они были здесь, сравнявшись друг с другом в чудовищной демократии.
«И впрямь царство смерти», — подумал Эшер. Они миновали алтарь, выкрашенный так же, как и ворота, белой и черной краской. Перед грудами костей иногда встречались таблички, объявляющие, с какого кладбища были вывезены останки, или напоминающие туристам (на французском и на латыни) о том, что и они со временем обратятся в прах.
Будучи англичанином, Эшер был бы счастлив сделать вид, что эта тяга к ужасу есть черта национального французского характера, однако ему было доподлинно известно, что его соотечественники приходят сюда целыми стадами. Следуя за доном Симоном, углубляющимся все дальше и дальше в черные тоннели, останавливаясь лишь затем, чтобы пометить мелом новую стрелку, он чувствовал чудовищную притягательность этих подземелий, болезненный соблазн гамлетовского раздумья над этими безымянными останками.
Интересно, сколь многим из этих коричневых черепов его спутник мог бы сказать: «Я знал его…»
Вереница мыслей вывела Эшера на несколько неожиданную тему, и он спросил: — Вы никогда не заказывали свой портрет?
Вампир окинул взглядом горы костей чуть ли не в человеческий рост, сваленные у стен, и кивнул, не выразив удивления.
— Только однажды, — сказал он. — Как раз перед тем, как я покинул Испанию. Я никогда не посылал за ним, поскольку портрет вышел непохожий и довольно безобразный — Ренессанс в ту пору до Мадрида еще не добрался. А позже — согласитесь, было бы несколько затруднительно позировать ночью и при свечах.
Они шли дальше; одна тьма сменялась другой.
Свет фонаря упал на секунду в жерло очередного тоннеля, и Эшер остановился. В тот же миг выяснилось, что шедший на шаг впереди Исидро уже стоит, повернувшись к нему лицом. Вампир, как оказалось, следил за ним не менее внимательно, чем недавно в отеле Монтадор.
Эшер молча взял фонарь и направил луч в тоннель, сам еще не зная, не показалось ли ему то, что он увидел.
Ему не показалось.
Дон Симон стоял рядом, недоверчиво выгнув изящно очерченные брови. Эшер потряс головой, озадаченный не менее своего спутника. Затем медленно двинулся в узкий каменный коридор.
Если везде в катакомбах кости тянулись аккуратными насыпями, то здесь порядок был нарушен. Кости лежали, рассеянные по полу, иногда собирались в пригорки, словно хворост, сложенный для костра. Под подошвами захрустело. Впервые (на памяти Эшера) шаги Исидро не были бесшумны. Затем пол снова очистился, и Эшер моргнул, пораженный новой картиной.
— Сумасшедший рабочий?
Дон Симон медленно покачал головой.
— На потолке нет копоти, — сказал он. — Сюда никто не заглядывает: ни рабочие, ни туристы. Вы же сами обратили внимание: мы прошли первыми по этим костям.
— Нечто подобное я видел в монастыре капуцинов в Риме, но…
Вдоль стен тоннеля были сложены тазовые кости. Свет фонаря вызывал в них причудливую игру теней, когда Исидро и Эшер проходили по узкому проходу между двух насыпей. Тазовые кости — и никаких других. Потом они уступили место черепам; пустые глазницы провожали их с печальным вниманием. В боковом тоннеле Эшер углядел охапки ребер, хрупких и распадающихся. Потом были пригорки позвонков, а за ними пошли фаланги пальцев — все мельче и мельче. В конце тоннеля их ждал еще один алтарь — третий по счету.
Эшер ошеломленно потряс головой и повернулся к Исидро. — Но зачем?…
— Это довольно трудно объяснить, — негромко ответил вампир, — человеку вашей эпохи, да и любому, родившемуся в так называемый Век Рационализма.
— Но сами вы понимаете?
— Когда-то понимал.
Эшер наклонился и поднял фалангу из ближайшей груды, что тянулись вдоль стен подобно кучам зерна в амбаре. Повертел в пальцах, бессознательно повторяя движения Лидии, когда она изучала разрубленный позвонок Лотты. Маленький изящный стерженек с шишечками суставов, освобожденный от хрупкого чуда нервов и мышц, позволявших ему когда-то чутко отзываться на прикосновение любовника или сжимать рукоятку пистолета. Эшер повернулся, намереваясь пуститься в обратный путь, когда из темноты пришел шепот:
— Верни.
Он замер.
Он не видел ничего, кроме теней в охапках ребер впереди и вокруг. Он взглянул на дона Симона. Глаза вампира метались от тени к тени — расширенные, испуганные, ищущие. Ясно было, что Исидро не только не видит говорящего, но даже и не может его почувствовать.
— Положи то, что взял, — прошептал голос на латыни, и Эшер шепнул в ответ на этом же языке:
— Почему?
— Она будет это искать.
— Кто?
— Та, кому это принадлежало. Они все придут сюда за своими черепами, ребрами, фалангами
