действия после того, как немцев выбьют из Франции, — сказал Вилли. — Они не торопятся!..
— Я не понимаю политики союзников, — заговорил Шукшин, постукивая кулаком по колену. — Они же превосходно знают, что здесь действуют партизаны. Немцы перебрасывают на побережье войска, боеприпасы, а англичане и американцы не хотят сбросить оружие, чтобы бить по коммуникациям врага… Не понимаю!
— Кроме военных, существуют соображения политические… — заметил Тюрморезов. — Время покажет… Нам надо договориться с руководителями местных организаций Белой бригады и Секретной армии. Надо, чтобы они действовали вместе с нами.
— Правильно! И откладывать это нельзя, — поддержал Шукшин. — Мы не знаем, как развернутся военные действия во Франции. Может случиться, что союзные войска через неделю окажутся у границ Бельгии. Надо договориться о совместных действиях, наметить основные опорные пункты, дороги, мосты, где мы преградим врагу путь отступления. — Шукшин встал, прибавил огонь в лампе. — Мы с Трефиловым наметили план обороны мостов…
Все склонились над картой. Шукшин, излагая план, очерчивал карандашом мосты и населенные пункты, где партизаны должны занять оборону.
— Значит, на нашем участке главный узел — Ротэмские мосты? — спросил Трис.
— Да, я считаю, что противник устремится сюда, — ответил Шукшин.
— Все дороги мы не перекроем, у нас не хватит сил, — добавил Трефилов. — Главный узел обороны на Ротэмских мостах. — Но мы должны создать подвижные маневренные группы, которые будут бить по отходящим колоннам на всех дорогах района…
План обсудили и приняли.
Когда разговор был окончен, Тюрморезов спросил Вилли:
— Что в лагере? Сипягина видел?
— Видел. Они готовят побеги. Завтра уходит группа, пять человек. Сипягин тоже хочет уйти. Он велел сказать…
— Нет, нет! — Тюрморезов замотал головой. — Нельзя! Он должен оставаться в лагере до последнего!..
— Я ему тоже так сказал. — Вилли расстегнул пиджак, отпорол внизу подкладку и извлек свернутый листок бумаги. — Это передал Яковлев…
На листе был начерчен план лагеря, нанесено расположение всех постов, караульного помещения, казармы.
— Они ждут, — сказал Вилли, передавая план Тюрморезову. — Лагерь могут отправить из Бельгии…
— Да, могут… — Тюрморезов задумался. — Но мы не можем сейчас поднимать лагерь, ты это знаешь, Вилли. Где мы укроем безоружных людей?
— Они велели сказать, что готовы на все!
— Нет! — решительно проговорил Трефилов. — Поднимать в лагере восстание сейчас невозможно. В Мазайке три батальона, части морской пехоты. Как только поднимем восстание, гитлеровцы перебросят несколько полков с побережья. Через несколько часов они будут здесь… Нет, мы не имеем права!
— Да, нельзя! — Шукшин тяжело, сильно сутулясь, прошелся по землянке. — У нас только одна возможность освободить лагерь: когда приблизятся войска союзников. Если конечно, не добудем оружия… Так и передай товарищам, Вилли. Нам дороги их жизни…
Шукшин и Тюрморезов пошли проводить Вилли и Триса до проселочной дороги. Когда они вернулись в землянку, там были Резенков и Белинский. Трефилов показывал им на карте район, куда ушла группа Марченко.
— В Опповене зайдите к Гертруде. Она пойдет с вами.
Они могли уйти далеко за Опповен…
— Ясно, — сказал Белинский. — Можно отправляться?
— Идите!
Резенков и Белинский, проверив пистолеты, вышли. Но через полчаса они вернулись. С ними был Жеф. Шукшин взглянул на бельгийца, и сердце его дрогнуло.
Жеф, держась за стену, сполз в землянку, двумя руками поднял ведро с водой, припал к нему. Пил громкими глотками, вода текла на грудь.
Шукшин и Трефилов молча ждали. Жеф поставил ведро, снял шляпу. Лицо его, всегда такое живое, энергичное, казалось сейчас каменным. Глядя куда-то в темный угол землянки, он проговорил глухо:
— Браток и Александр… Они погибли, Констан.
Шукшин сел на нары, медленно провел рукой по лицу.
— А Марченко?
— Марченко ранен. Они увезли его…
— Где это случилось? — спросил дрогнувшим голосом Трефилов.
— В Опутре.
— В Опутре? Но зачем они зашли туда?
— Не знаю.
Через несколько дней Шукшин приехал в Опутру, чтобы узнать обстоятельства гибели группы Марченко. Однако бельгийцы много сообщить ему не могли. Они только знали, что около четырех часов ночи дом, в котором помещается кафе, был окружен большим отрядом карателей. Поднялась сильная стрельба. Жители думали, что в селе много партизан, но утром стало известно, что русских было только трое. Двоих нашли убитыми во дворе, а третьего гитлеровцы увезли.
— Я видел, как они его тащили к машине, — рассказал старик-шахтер, живший по соседству с кафе. — Я как раз из дома вышел, хотел до работы огород полить… Этот парень был весь в крови, без сознания…
Старик повел Шукшина к лесу, где бельгийцы похоронили Братка и Зуева.
Глинистая земля на могиле уже успела высохнуть, стала сизой, а высокий шестигранный столбик, увенчанный тяжелым крестом, еще пахнул сосной. И крупные красные розы, рассыпанные по краям могилы и у столбика, были тоже свежи. Должно быть, их сорвали только сегодня.
Шукшин снял шляпу, сел на траву рядом с могилой, пригладил ладонью высохшие комочки земли.
— Камерад, — тихо сказал старик, — мы потом хороший памятник поставим. Из мрамора. И ограду сделаем. Мы уж так решили. Всей деревней памятник поставим…
— Спасибо, отец. А что здесь написано? — Шукшин наклонился над квадратной доской, прислоненной к столбику, всмотрелся в коричневые, чем-то выжженные буквы.
— Мы долго думали, что здесь написать. Никто не знал, как зовут твоих товарищей… Но мы знали, что это русские партизаны. Они отдали жизнь за то, чтобы мы были свободными… — Старик помолчал, поправил доску и прочел со вздохом: — «Люди, поклонитесь их праху»… Здесь написаны эти слова, камерад…
Друг Михаила Модлинского Сергей Белинский сохранил охотничий нож Братка и его тетрадь, которую тот завел, когда изучал фламандский язык. На одной из страниц тетради рукой Братка написано: «Вычитал в книжке завещание древнего мудреца: «Узнай, о человек! И слушайся меня, ибо я стар, как кора земли. Для меня и для всех, кто прожил на земле столько лет, сколько я, любовь выше бессмертия…» Но мне не нужно бессмертия. Мне нужна Родина! И любовь… Если верить этой книге, я должен забыть Родину, ибо я люблю на чужбине. Но разве можно забыть Родину? Нет, легче умереть! Я люблю Родину с тех пор, как стал мыслить, она во мне, в сердце, я живу надеждой увидеть ее. И я люблю девушку-чужеземку. Люблю! Можно ли соединить эти две любви в одну? Можно ли?»
Партизанские отряды занимают города…
