В авиационном в Казани не доучился. Кончил университет, как и я, в 1948 году. Прикрывающийся цинизмом, ранимый книжник.
Фронт стоит по реке Луге (см. рис. 1). В Ивановском у немцев плацдарм на нашем берегу. Дивизия много раз пытается брать Ивановское. Без успеха.
Приезжал 16 июля Ворошилов. Хвалил нашу дивизию. Но кричал, говорят, на командира дивизии. Видимо, кричал за невзятие Ивановского, но солдаты говорят, что за то, что людей неумно подымали издалека в атаку.
Семен Итенберг. Стройный гимнаст. (В феврале 1942 забежал к нему домой на Московский проспект. У него родился сын.) В 1967 году этот Володя закончил математическую аспирантуру. В память блокады сын остался низкорослым. Семен около 4 августа надорвался при перекатке орудия и уехал в тыл.
Это было 8 августа 1941 года. Основные силы немцев двинулись чуть левее нас на Ленинград. Кадровики уехали влево.
Ночь. Стою в лесу на посту впереди батареи. Рядом разбитый грузовик с печеным пахучим хлебом. Появляется усталый пехотинец. 'Один уцелевший от роты'. Вышел на запах хлеба. Ест. И так за ночь раз двадцать. Почти все из одной роты, и каждый — 'один уцелевший'. Воспоминание об этом помогало потом не поддаваться панике.
Днем 9 августа немцы вышли на батарею. Связь с НП давно оборвана. Из леса рядом в нас стреляют из автоматов. Иногда — мелкими минами. Приказ уходить.
Пошедшие в ров убиты огнем вдоль рва. Среднее орудие не может выехать, мешают свои же окопы. Ближнее к дороге уже брошено. Я бегу к пожилому трактористу: 'Не уезжайте. Там ребята. Они пушку не бросят'. Он соглашается попробовать вывезти пушку. Я пячусь спиной к немцам и, расставив руки, показываю трактористу, где объезжать пни. Автоматные очереди осыпают на нас листья мелких деревьев, ломаемых трактором. Орудие прицепляем на разворачивающийся трактор. Из боя вышла одна моя пушка. Я стал командир орудия.
Отошли на Мануйлово. Дорогу прикрывает наш танк КВ. Комсорг батареи уговорил танкистов съездить на нашу позицию. Говорят, пушки лежали с перерубленными спицами колес.
Парень — молодой пожарник, проверявший пропуска в нашем институте, пришел лесом с НП из-под Ивановского. По дороге двое немцев вели пленного. Он их убил, пленного освободил.
Ночью все шоферы батареи легли в одном сарае. Прямо в этот сарай попал снаряд. Все они убиты.
Борис Швадченко. Высокий, смуглый — студент Автодорожного, говорит: 'Я могу повести трактор. Только для запуска нужен бензин в карбюратор'. В сотне метров разбитый грузовик. Носим бензин во рту. Трактор заводится. Гордо идем при орудии.
Позже Швадченко объявил себя старшиной, был связистом, разведчиком-наблюдателем. Потом — надел лейтенантские кубари. Он сделал много хорошего в боях. Говорили, что он нелепо погиб в блокаду: был направлен в город офицером связи при штабе, пошел в театр, и его убило из пистолета, уроненного на пол соседом в театре.
На привале какой-то идиот, чистя винтовку, убил через кусты нашего командира батареи Ткаченко.
Незнакомый солдат покончил с собой. Винтовка во рту. Сапог снят. Записка жене: 'Ты сама, стерва, этого хотела'.
Красков. Рабочий, наводчик с артиллерийского полигона. Стрелял все мирное время. Заевший колпачок взрывателя отвинчивает косыми ударами топора. Когда снаряд заклинило в орудии — вставил в ствол снятую катушку щетки для чистки орудия, вслед ей сунул жердь от забора и обухом выбил снаряд. Собственно, после общения с ним мы стали настоящими артиллеристами. Он погиб, когда разбило пушку у деревни Удосолово.
Деревня Ястребино. Примерно 13 августа. Войска наши ушли. Нашу одинокую дальнобойную пушку оставили расстрелять склад невывезенных снарядов. Бьем по далеким деревням, опушкам, занятым немцами. Мучит мысль — кто там? Ствол раскален. Растет гора пустых ящиков. Есть редкие осечки. Их кладем невдалеке за камень.
Отходим уже за Вейнмарскую ж/д.
Мы — кочующее орудие. Изображаем обилие артиллерии. Днем намечаем позиции. Ночью, чтобы не шуметь, вместо трактора — лошадь с телегой, за ней — пушка.
Взводим курки карабинов. Проверяем, что очередная позиция в лесу не занята немцами. Возвращаемся. Катим пушку 'на руках', точнее — плечами под спицы. Карабины за спиной. В тесноте нажимаю прикладом на курок соседу. Выстрел вверх, в сантиметре от моего уха. Из него льется кровь. С тех пор я практически оглох на это ухо.
За ночь отстреливаем четыре лесных позиции. Бьем по намеченным разведкой местам.
Сцена: нас человек восемь. Легли кружком на лугу. Каждый другому головой на колени. Артналет. У одного на коленях пробитая голова товарища. Хороним без холмика. Не хочется показывать немцам могилы.
Борис Пластинин. Из города Шенкурска еще один студент автодорожного. Классный лыжник. Его стройное телосложение и гитара были тогда редкостью. В селе Среднем он пел в землянке старые романсы.
Отходим из леса. Слова 'Бориса ранило' заставили нас вернуться в оставленный лес. И мы снова отходим, неся Бориса на носилках. В рану видно, как бьется сердце. Прикрываем ватой.
У носилок нас трое. Уже открытые поля. Ни души. Зной. Двое несут, один отдыхает, меняемся. Трижды заходит немецкий самолет, стараясь расстрелять на солнечной дороге длинную тень носилок.
'Вам трудно нести. Я спою'. И он поет: 'Руки, две больших и теплых птицы, как вы летали, как озаряли все вокруг…' Голос пропадает, когда он теряет сознание, и появляется снова… 'Руки, как вы легко могли обвиться…'
Дорога уходит за спину, на Ленинград. Вправо видны дали. На горизонте Котлы. Нас посылают вправо на противотанковый заслон. По основному шоссе отошли наши части. Тишина 'ничейной полосы', так хорошо снятая потом в начале фильма 'Живые и мертвые'.
Прибегает связной: нам приказ — отходить. Но… Сломался трактор. Больше километра тянем по булыжной дороге в пологий подъем пушку на руках. Она тяжелая: примерно 1400 кг. Хилый боец попадает под колесо. Перелом ноги. Уходит с провожатым. Стоим. От Котлов идет наш танк. Запыхавшийся танкист: 'Немцы рядом. Перекроют перекресток…' Люк хлопает, и танк поспешно гремит дальше.
Идет второй танк. Останавливается. Широкая улыбка водителя. Возимся, устраивая буксир из огромной танковой цепи. Пробуем. Сошник орудия пашет дорогу. Отцепляем: этак разобьем пушку. 'Ребята, а не ваш там трактор чинится? Я ему помогал. Он заведется'. Остаемся, катим по шажку руками.
Бык, бык, бык… идет наш трактор. Тишина вокруг и далекое, уже низкое солнце за Котлами.
Чистим орудие. Оно на позиции перед одиноким гумном недалеко от деревни Удосолово. За гумном трактор. Нас трое. Иду к трактору смочить тряпки керосином. Взрыв — снаряд прилетел прямо на позицию. Один убит (Красков), второй успел кинуться в ровик, но зад и спина, как метлой, процарапаны десятками осколков. Пушка разбита. На металле ствола, неожиданно для глаз, как пальцем по маслу, мазанул один из осколков.
Кончилась первая моя батарея.
Идем голодные. В пустом хуторе ульи. Надели противогазы, носки на руки, полотенца на шеи, накрыли два улья плащ-палатками и утопили в реке. Без хлеба по полкотелка меда. Мутит, отравились.
Нас посылают вытаскивать завязший на болотной дороге обоз дивизии — ее автороту со складом.
Капитан Тер-Мкртчан. Преподаватель нашего института. Начальник обоза. Колеса машин глубоко увязли в торфе. Облепляем очередной грузовик, приседаем по грудь в жижу, переставляем вперед на шаг. Машин много.
Машины с продуктами. Просим поесть. Не дает. Борис Швадченко отходит в лес и дает поверху
