У Переса вид был далеко не такой убежденный. Он перестал сверлить Тринити взглядом, но явно держал его под наблюдением.
– Надеюсь, вас не очень раздосадует, что надо будет отправиться сегодня со мной? – спросила Виктория на следующее утро, когда Тринити закончил завтрак. – Дядя Грант говорит, что если вы будете сопровождать меня в моем обследовании, вы лучше узнаете ранчо.
Тринити не успел ответить, как снова вмешался Бак:
– Я все равно ему не доверяю. Откуда мы знаем, что он не один из людей судьи Блейзера?
– Бак, с тех пор прошло пять лет, – произнес Грант. – Наверняка Блейзер бросил это дело.
– Ты боишься, что Тринити меня скрутит? – поинтересовалась Виктория.
– Нет, но...
– Тогда в чем же твои возражения? – настаивал Грант.
– Мне он не нравится, и я ему не доверяю, – без обиняков заявил Бак. – Он может быть профессиональным охотником за наградами.
– Чушь, – промолвил Грант. – Все охотники за наградами широко известны.
– Не все. Есть один такой, который каждый раз пользуется другим именем. Никто ничего толком о нем не знает, но говорят, что он доставил на виселицу больше дюжины человек.
– Откуда он? – спросил Тринити.
– Этого тоже никто не знает. Кажется, он появляется, получает бляху помощника правосудия и исчезает. В следующий раз его видят, когда он привозит того человека, за которым охотился. Потом он исчезает, снова. Он знает Запад насквозь... Лучше всех...
– Тогда могу доказать, что я не он, – сказал Тринити. – Вы можете проследить мой путь обратно до Техаса. Я спрашивал дорогу у многих людей.
– Если Тринити не может быть этим охотником за наградами, – промолвила Виктория, – тебе нечего о нем тревожиться.
– Я тревожусь обо всех, – признался Бак. – Я спокоен, только когда ты здесь, в доме, защищенная ото всех ищущих взглядов.
– Это очень мило с твоей стороны, Бак, – проговорила Виктория. Нежность и приязнь, прозвучавшие в ее голосе, заставили сжаться мышцы живота Тринити. – Но ты не можешь держать меня взаперти до конца жизни.
– Не знаю, почему бы нет, – вздохнул Бак. – Тебе незачем покидать этот дом. Для этого нет причины.
– Нет, есть, – возразила Виктория резким тоном, чего Тринити не ожидал. – Я сойду с ума, если не буду иногда выбираться отсюда. И хотя мне нравится быть с тобой и с дядей Грантом, я должна что-то делать или засохну на корню, как растение без воды на жарком солнце.
– Чепуха, – возразил ее дядя. – Я не согласен с тем, что ты должна сидеть взаперти, и не раз говорил это Баку, но не хочу больше слышать эти разговоры о том, что ты сойдешь с ума или засохнешь на корню.
– Разве вы не сошли бы с ума, сидя все время взаперти? – Виктория обратилась за поддержкой к Тринити.
– Не знаю, – признался Тринити. – Мне чаще приходилось тревожиться о том, где приклонить голову на ночь.
– С мужчинами так всегда, – с досадой скривила губы Виктория. – Вы тоже намерены меня ограждать?
– Я намерен делать то, что мне велят, – откликнулся Тринити.
– Виктория может заскучать от однообразия жизни, – произнес Грант, – но она никогда не станет делать глупости.
– Я и не собираюсь делать глупости, – вздохнула Виктория, – но временами задумываюсь, а стоит ли оно того.
– Как ты можешь так говорить? – воскликнул Бак. – При мысли о тебе в той грязной тюрьме с виселицей под окнами...
– Ты ведь понимаешь, что она так не думает, – вмешался Грант. – Она просто иногда впадает в уныние. Поезжай с Тринити. Начните с того горного гребня, который ты давно хотела обследовать. Возьми с собой завтрак и, если хочешь, можете провести там целый день. Но оставайся все время настороже.
– Знаю, – успокоила его Виктория.
– А я все-таки проверю, – предложил Бак. – Ведь Тринити может заблудиться.
– Но я не заблужусь, – возмутилась Виктория. – Я живу здесь уже пять лет, и эту долину знаю как свои пять пальцев.
– Тогда зачем тебе нужно составлять столько ее карт? Никто никогда на них не взглянет.
– Потому что мне нужно чем-то заниматься, кроме стряпни и уборки, – ответила она, игнорируя его презрительную оценку ее работы. – Если я не стану выбираться наружу хоть иногда, я сойду с ума.
Тринити быстро обнаружил, что пребывать наедине с Викторией на протяжении целого дня совеем не так легко, как он ожидал. Может, она и была убийцей, но при этом оставалась очень красивой, чувственной и желанной женщиной. Способной свести с ума такого мужчину, как он.
Тринити, несмотря на то что ему приходилось все время сражаться со своенравным пони, на котором было навьючено нужное ей для съемки снаряжение, не мог отвести от нее глаз. Впрочем, если учесть, что Виктория ехала прямо перед ним, не обращать на нее внимания было практически невозможно.
Хотя просторная оленья куртка скрывала почти всю ее фигуру, она выглядела слишком хрупкой, чтобы управляться с норовистым пони и тяжелым геодезическим снаряжением.
Она не оборачивалась, не давая ему возможности хотя бы мельком увидеть очертание ее груди, но зато он мог неотрывно любоваться нежной линией ее затылка и шеи. Только на миг он представил себе, каково будет поцеловать ее шейку, отбросить шаловливые прядки, выбившиеся из ее прически, и тело его тут же напряглось от желания.
Ехать верхом в таком возбужденном состоянии было, мягко говоря, неудобно, и он проклинал свою реакцию, напоминавшую годы юности. И даже когда он пытался сосредоточиться на окружающих пейзажах, один звук ее певучего голоса обволакивал его, как теплое одеяло холодной ночью, и постоянно напоминал о ее близком присутствии.
Должно быть, он слишком долго держался вдали от женщин. Не мог он придумать другого объяснения этой раскручивающейся спирали чувств, которая быстро уничтожала всякую способность сосредоточиться на том, как увезти ее отсюда, никого не пристрелив. Ему следовало лучше соображать, иначе любой индеец между Колорадо и Мексикой завтра пойдет по его следу, а он этого не заметит.
Кроме того, если остальные работники ранчо относятся к Виктории так, как Рыжий и Перес, ему предстоит непростая работа.
– Как замечательно вырваться на свободу! – промолвила Виктория, когда они выбрались на самый гребень. Перед ними открылась великолепная горная панорама.
Туман, словно покрывалом, накрыл лежащую внизу долину. Верхушки сосен пронзали слой тумана, как колышки, удерживающие его на месте. С далеких заснеженных пиков слетал бодрящий ветер.
– Кто обычно с вами ездит? – поинтересовался Тринити. Он не мог представить себе, что Бак или Грант позволили бы ей одной, без сопровождения, забираться так далеко от ранчо.
– Кто-нибудь. Кто в этот момент свободен, – ответила Виктория. Она сняла шляпу и позволила волосам свободно рассыпаться по плечам.
Тринити понять не мог, как он позабыл о ее волосах. В доме, при скудном освещении, они казались темными, как потускневшая медь. Но этим утром, на ярком солнце, они словно ожили. Тринити всегда предпочитал белокурых. У Куини были самые длинные и роскошные белокурые локоны, которые он когда- либо видел. Теперь он признал, что тициановские темно-рыжие столь же прекрасны.
– Из-за того, что у нас нехватка работников, я давно не выезжала из дому, – объяснила Виктория. – Вы не можете себе представить, как я обрадовалась, когда появились вы. Я поняла, что дядя пошлет вас со мной.
– Почему? Я бы подумал, что он скорее пошлет кого-то из старых работников.
– Он так и хотел, но я попросила вас.
