узнать, что правильно, а что неправильно, и я уверен, что теперь он не оставит меня без сочувствия и снова примет меня в свое сердце. Я всецело доверяю ему'.
И тогда он передал отцу весточку о том, что возвращается домой. Отец обрадовался и устроил пышную встречу. Забили агнца и приготовили лучшие яства — ведь его сын возвращался домой. Всю деревню убрали цветами и созвали гостей.
Старший брат работал в поле, когда к нему подошел человек и сказал: Это нечестно! Ты всю жизнь преданно служил отцу, удвоил и утроил его богатства. Ты никогда не шел против его воли, однако он никогда не устраивал столь пышных пиров в твою честь. А нынче возвращается твой брат, промотавший наследство, теша себя вином, женщинами и гулянками, и вы только поглядите, как расстарался для него твой отец. Какая вопиющая несправедливость!'
Старший сын тоже почувствовал себя жертвой несправедливости. Он вернулся домой расстроенный, с болью в сердце. Увидев огни и цветы, украшавшие деревню в честь возвращения брата, он не выдержал и молвил, подойдя к отцу: 'Я служил и повиновался тебе всю свою жизнь, ты же никогда не устраивал пиршеств в мою честь. Сегодня твой сын-повеса возвращается домой, и вы только посмотрите, какой пышный прием ты ему приготовил! Глазам своим не верю'.
'Сын, — отвечал отец, — ты всегда был подле меня. Ты никогда не сбивался с пути, поэтому не возникало необходимости приветствовать тебя. Ты всегда со мной, и я всегда тебе рад. Ты так близок моему сердцу! А этот сбившийся с пути мальчик, разрушивший себя в скитаниях и причинивший мне столько беспокойства и бессонных ночей, он возвращается, и ему нужен теплый прием. Ты не давал мне повода для беспокойства. Напротив, я всегда был доволен тобой и счастлив, поэтому в данном случае мне не нужно чрезмерно демонстрировать это'.
Когда повеса вернулся, ему был устроен грандиозный прием. Иисус говорил: 'Хорошие люди, блаженные и святые подобны старшему брату, тогда как сбившиеся с пути, грешники и преступники подобны младшему.' Это было прекрасным началом духовного учения Иисуса. Потому-то евреи и ополчились на него. Ведь евреи веруют, что Бог наказывает грешников, а Иисус сказал, что Бог будет приветствовать возвращение блудного сына, поскольку любит его. Можно сколько угодно ошибаться, но не возможно вырвать себя из Его сердца. Можно повернуться к Нему спиной, но Он будет ждать. Он отец всего.
Между нами и бытием существует глубинная связь, и это приятно бытию — индуисты знали об этом с незапамятных времен. Потому-то и говорят, что когда человек достигает состояния Будды, цветы расцветают независимо от времени года. Цветы распускаются, когда Будда проходит мимо, в любое время года, поскольку в этот момент все сущее преисполняется благословения.
Об этом и идет речь, когда Нанак говорит, что Он преисполняется радости и танцует в экстазе при возвращении любого бродяги. Таков союз любви и свободы. Делайте, что угодно; вам не навлечь на себя его немилость. Его любовь к вам куда глубже, чем все, на что вы способны. Однако привязанность Его не похожа на вашу: Он не сажает вас на цепь. Господь — это не тюрьма; Господь — это любовь и свобода. Это трудно объяснить, поскольку данные понятия кажутся противоположными. Когда вы любите человека, вы лишаете его свободы, а даруя свободу, вы прощаетесь с любовью.
Там, где сосуществуют привязанность и непривязанность, страсть и бесстрастие, где объединяются противоположности, имеет место великий синтез.
Глава 10. Терпение — золотых дел мастер
Ограничивать себя — значит, придавать направление и цель собственной жизни, видеть ее как целое. Человек, не ограничивающий себя, пытается двигаться во всех направлениях сразу, не зная, ни куда он хочет попасть, ни чего достигнуть; его жизнь бесцельна. Он похож на слепца, стреляющего из лука. Жизнь, в которой присутствует самоограничение, — это жизнь человека, хорошо осознающего свою цель; он точно знает, куда пустит стрелу. Тот, кто стреляет как попало, скорее всего, промажет. Никакой силы, никакого могущества невозможно достичь без самоограничения.
Итак, первое качество, самоограничение, подразумевает наличие цели, направления. Как только у вас появляется цель, вы отпускаете все то, что не ведет вас к этой цели. Если вы хотите достичь чего-то одного, вам приходится жертвовать тысячью других вещей. Тот, кто пытается заполучить все, в результате оказывается ни с чем; приходится выбирать.
Вот вы пришли сюда, чтобы меня слушать. И для этого вам тоже пришлось практиковать некоторое самоограничение: вы оставили какое-то дело недоделанным, или вы могли бы лучше провести это время, или заключить в это время какую-нибудь вы годную сделку. Вы могли сделать очень много всего, но раз вы приняли решение придти сюда тем самым вы отвергли на этот срок все другие возможности.
В каждый момент у вас есть бесконечное множество возможностей, которые двигают вас в тысячу разных направлений. Человек вместо храма идет в публичный дом; другой все-таки предпочитает храм проститутке. Каждый из них практиковал самоограничение, оставив одну возможность и отвергая все другие.
Вы делаете шаг, и значит, не делаете тысячи других. Только тот не знает самоограничения, кто вообще не двигался с места. Тот, кто в пути, должен направлять каждый свой шаг с предельным осознаванием и пониманием.
Таким образом, мы имеем направление, путь и цель. Когда все три находятся в полной гармонии, вы достигаете самоограничения и уравновешенности. Нанак говорит, что это — печь, горн, в котором выгорает
