отклонила, предпочтя посидеть с книжкой вместо того, чтобы без сна ворочаться в чужой кровати, продолжая терзаться упреками. Безошибочно отыскав на полке мою тощую брошюру, она уселась в кресло и сразу отключилась от внешнего мира, отказавшись даже от кофе. Я тоже решил воздержаться от него, зашел в свою комнату, прилег, взял начатую вчера книгу и сразу же уснул.
Мне показалось, что проснулся я от собственного храпа. Но гудение не прекращалось, и я понял, что в соседней комнате работает пылесос. Жена вернулась, что ли? Она одна была способна, даже не поздоровавшись, начать очередную кампанию по наведению чистоты. Однако отворив дверь, я увидел Аспу в халатике моей дочери, действовавшую электрическим мусороглотом.
— Я уже испугалась, что вы проспите до утра и мне придется пить коньяк в одиночку. — Увидев, что я не понял, она пояснила: — Приходил Оса. Принес газовый пистолет и бутылку: и то, и другое входит в мое сегодняшнее снаряжение. Он считает, только подвыпившая женщина не побоится войти в лес ночью без провожатого. Кроме того, ничто, по его мнению, не привлекает трутней так, как запах алкоголя. Чего только не приходится знать работнику милиции!
— Куда же девался сам поклонник системы Станиславского?
— Должен вот-вот привезти мне наряд. Но он сегодня к рюмке не притронется, ему нужна ясная голова.
— Ну, если уж без компании вы не признаете, придется принести себя в жертву общественным интересам, — вернул я ее к предмету разговора.
— Сердечно благодарю. С вашей стороны это очень благородно. — В глазах Аспы светилась ирония.
К сожалению, на сей раз коньяк не подбодрил, а, напротив, подействовал угнетающе. Рюмки, казалось, были наполнены слезами — напитком горя. С каждым глотком разговор становился все более грустным и вскоре перешел на смерть ее брата — на ту самую тему, которой я хотел любой ценой избежать.
В таком траурном настроении застал нас Силинь.
— Похоже, что вы не пили, а тренировались в стрельбе из пистолета со слезоточивым газом, — усмехнулся он. — Виды на будущее у нас, конечно, не блестящи, но к чему скисать заранее? В нашем деле, Аспа, путь к успеху вымощен неудачами; отрицательный результат — тоже шаг вперед.
Затем что-то в нем сломалось, и из любителя проповедовать Оса снова превратился в нормального человека, больше всего на свете желающего видеть свою любимую счастливой. Он сел рядом с Аспой, обнял ее и мягко встряхнул:
— Тренируйся, милая, пока вокруг такие симпатичные ребята. Сегодня вечером тебе придется улыбаться каждому мужику, что попадется по дороге, и чем шире, тем лучше… Хорошо, что ты не знаешь наших: ты же не актриса, которую не смущает публика. Но запомни: ты ни на секунду не останешься одна, не бойся, мы тебя не потеряем. Если услышишь позади шаги или тебя кто-то окликнет, не беги: может быть, это и будет нашей удачей. А вообще — иди, куда хочешь, молчи или напевай что-нибудь, все равно.
Звучало это обнадеживающе, и все-таки у меня мурашки забегали по коже, когда я представил себе Аспу блуждающей в темноте, в которой хозяйничает убийца. Силинь, надо полагать, тоже испытывал нечто подобное, потому что, взяв голову девушки в ладони, заставил ее взглянуть ему в глаза:
— Посмотри на меня, Аспа! Можешь ты представить, что я подвергну тебя серьезной опасности? Ты для меня самый дорогой на свете человек, я ведь люблю тебя!
— Не надо, Оса, милый, — тихо проговорила Аспа. — Я пойду, это мой долг, а вовсе не твой.
VII
Я сидел в кабинете Козлова. Его кто-то вызвал по телефону, и прежде чем оставить меня одного, майор запер сейф и ящики стола. Я знал, что таков железный закон службы, и все же ощутил укол обиды: что же, меня до сих пор еще считают посторонним, не заслуживающим доверия? Все, даже Саша, с которым меня связывало давнее знакомство?.. С другой стороны, — что я знал о Козлове, исключая разве анекдотические легенды о его сонливости? Даже характер его оставался для меня тайной за семью печатями, подобно сейфу и всей этой комнате, где полированная поверхность мебели отражала только мой облик и ничего не говорила о своем хозяине.
Я закурил. Я снова стал покупать сигареты сам, и это было единственным, что изменилось у меня за последние двое суток. Послезавтра моя командировка закончится, и я не смогу каждое утро приходить в Управление милиции, чтобы узнать, что нового в «нашем деле». Это будет только их работа, которую я стану освещать со стороны, и даже Аспа с Осой вряд ли заглянут ко мне, чтобы рассказать о своих приключениях. Меня проинформируют о результатах следствия, однако никто больше не поговорит по душам, как говорила вчера на рассвете смертельно усталая девушка; всю ночь она играла роль соблазнительницы, а потом пила у меня на кухне липовый чай с медом, позаимствованным из тайников жены.
Конечно, в разговоре с малознакомым мужчиной женщина никогда не бывает откровенной до конца. Но мне хватило и ее обрывистых фраз и скупых намеков, чтобы представить, что перенесла она этой ночью. Как старалась превозмочь отвращение к подчеркнуто-легкомысленному наряду и вызывающему гриму. Коньяк, как уже упоминалось, не пошел ей впрок и вызвал скорее состояние похмельного уныния, чем игривой легкости. Но может быть, Силинь и добивался этого? Приткнувшись в уголке полупустого вагона, Аспа, наверное, и в самом деле напоминала типичную жертву Восьмого марта, которую сослуживцы на работе угостили, а потом бросили на произвол судьбы. У одних такие горемыки пробуждают жалость, у других — влечение. Аспа дрожала от волнения, от страха, что провалит задание, ей почему-то казалось, что она должна обязательно выглядеть беззаботной и сияющей, как Лигита Гулбис, о которой Оса рассказал ей по дороге к вокзалу. Однако никто не обращал на нее внимания. Сквозь опущенные ресницы Аспа с тревогой увидела, что в вагоне осталась, кроме нее, лишь одна парочка, целовавшаяся так увлеченно, что возникла уверенность: это и есть обещанная охрана. Поэтому она вовсе не испугалась, когда дверь стукнула и в вагон с громкими возгласами вломились трое изрядно выпивших молодцов. Они незамедлительно подсели к Аспе — один рядом, двое напротив.
— Если я ее поцелую, она снова сделается лягушкой? — заржал один из них, долговязый юнец, еще помнивший слышанные от бабушки сказки.
— Львицей! — не отводя глаз, отрубила Аспа.
Она уже поняла, что эта компания может сорвать спектакль, и нужно поскорее освободиться от нее.
— Придется придержать за лапки. — На этот раз голос прозвучал угрожающе, и можно было не сомневаться, что его обладатель готов перейти от слов к делу.
Но самым опасным оказался третий. Нагнулся, закрыл Аспе рот ладонью, а другой рукой вырвал у нее сумочку, говоря:
— Станешь орать, мы тебя так разукрасим, что родная мать не узнает, — и провел шершавыми пальцами по ее лицу. Прикосновение было настолько противным, что Аспа затаила дыхание и только в отчаянии повела глазами вокруг.
Целовавшаяся парочка исчезла, за окном пробегали похожие на виселицы электрические столбы, колеса равнодушно стучали на стыках. Выхватить из-за пазухи газовый пистолет? Отнимут и его, с тремя хулиганами ей не справиться. Тогда уж лучше изобразить обморок.
Аспа уронила голову назад, сползла к стенке. Хулиган ослабил руку:
— Рвем когти, парни, принцесса отдает концы!
Далеко они не удрали. В темном тамбуре, где можно было протиснуться лишь по одному, стоял Силинь и, словно по конвейеру, передавал хулиганов поджидавшему в соседнем вагоне патрулю.
К Аспе он не подошел, лишь подтолкнул к ней по сиденью сумочку и вымученно улыбнулся, словно обещая, что, кроме таких вот цветочков, будут еще и ягодки.
На станции не было видно даже дежурного. Лишь в освещенном окошке кассы виднелся молодой
