Удильщик. А микрофон на что? (Подносит Мыши микрофон.)
Мышь. Спасибо. (Торжественно.) Первым номером мы, как всегда, исполним классическое произведение — старинный рождественский хорал тринадцатого века — разумеется, до наг шей эры: «О, не лишай нас веры!» Имеется в виду вера во спасение.
Сова (тихо). Вот темнота!
Мышь (к ансамблю). Мальчики, начали в темпе. Чурик, перестань улыбаться — это серьезная музыка. (Поет дрожащим голоском на мотив песни «Вечерний звон».) «Медвежий рёв»
Ревуны. «Рёв, рёв.
Мышь. Голодный рёв...
Ревуны. Рёв, рёв.
Мышь. От страха сты-ы-ы...
Ревуны. Сты, сты...
Мышь. ...нет в жилах кровь!
Ревуны. Кровь, кровь».
Гнетущая тишина.
Если вы вознамеритесь полюбоваться трубкозубом, учтите: он выходит на поверхность только после захода солнца. Увидев его, замрите — вспугнутый трубкозуб мгновенно зарывается в землю.
Сова. Даже Зайчишка притих — уж на что храбрый... Видать, о медведе- шатуне вы пели, который спать на зиму не лег?
Мышь. Вы угадали, Сова, это из программы «Для тех, кто не спит».
Человек. Что ж, старинный хорал сохранил свою актуальность и в наши дни — медведи-шатуны и сейчас не менее опасны. В зимнем лесу им по-прежнему нечего есть.
Кашалот. Дорогая Мышь, я очень люблю старинную музыку, но для Нового года этот номер несколько мрачноват...
Мышь. Второй будет веселее. (Объявляет.) «Песня Песца за сценой»!
Стрекоза. Моя любимая! (Напевает.) «Страстью и негою сердце трепещет...»
Кашалот. Стрекоза, кто здесь дает концерт?
Мышь. Вы, очевидно, знаете, что Песец нередко путешествует по Арктике вместе с Белым Медведем, добираясь порой до Северного полюса, причем Медведь со свойственной ему щедростью оставляет Песцу часть своего обеда — предварительно, конечно, наевшись сам. Таким образом, это песня о бескорыстной дружбе, о помощи Большого, с большой буквы, маленькому, с маленькой буквы! (К догу.) Чурик, не сбейся с такта!
Гепард. Да, это было бы большой бестактностью...
Мышь (поет):
«Много чудес на свете
Видеть мне довелось.
Терся и я с Медведем
О земную ось.
Бродим мы с ним по льдинам,
Кормит меня мой друг.
Счастлив, что не один он
Средь ледяных заструг.
Ля ля-ля-ля ля-ля,
Ля ля-ля-ля ля-ля...»
Чур (на последних тактах песни, вполголоса). Братцы, горим — нам сейчас выступать на козьей ферме, а мы еще не репетировали.
Мышь. Разучим по дороге. Мальчики, сворачивайтесь.
Кашалот. Как, уже?
Все. Так мало?
Мышь. Что поделаешь — Новый год. У нас еще восемь концертов.
Мальчики, за мной! (Бежит к выходу с поляны.) Разучиваем в темпе!
«Мальчики», еле поспевая за Мышью, поют на ходу:
«У козочек наших
Такие глаза...
Заглянешь — не скажешь,
Что это коза!»
Гепард. Да, ничего не скажешь, глаза у копытных выразительные... Кашалот (сокрушенно). Боюсь, Гепард, что в данную минуту глаза копытных и других гостей выражают недоумение и немой укор: пригласили, и вот...
Мартышка. Милый Кашалот, не огорчайтесь — даже хорошо, что Ревуны ушли: они выступают так часто, а в Новый год хочется услышать новые, свежие голоса.
Удильщик. И они есть — здесь, среди наших гостей! Взгляните-ка во-он туда... Вы видите замечательную исполнительницу романсов!
Сова. Скромная, видать, — за кустик спряталась. Удильщик. Этот «кустик», Сова, — пресноводная губка Бадяга, украшение нашего «Огонька»!
Стрекоза. И ванной комнаты.
Человек. Скорее уж, аптеки, Стрекоза: в отличие от морской туалетной губки, каркас которой состоит из мягких и эластичных роговых волокон, каркас бадяги жесткий, в нем множество кремниевых иголочек, и если высушенной бадягой трут кожу, к ней приливает кровь. Сова. Жесткий характер, стало быть, у дорогой гостьи — согласится ли она петь?
Бадяга. Я не Стеклянная губка — ломаться не стану. (Забирается на эстраду.)
Названия многих тропических богомолов не менее красочны, чем их внешность: Идолум диаболикум (что значит «дьявольский лик»). Хименопус коронатус («илистоног венценосный»), Харпагомантис триколор («живодер трехцветный»)...
Удильщик. Только сначала я скажу несколько слов об истоках вашего творчества. (Проникновенно.) Друзья мои, Бадяга — этот, в сущности, простой мешочек из двух слоев клеток, поднялась из самых глубин... правда, небольших, но ее сестры, морские губки, живут и на полуторакилометровой глубине. Этот невзрачный бурый кустик словно чистый родник...
Бадяга. Родник — это вы хорошо сказали. Губку — любую, не только меня — величают «живым насосом с фильтром». Это за то, что мы день и ночь воду через себя перекачиваем — до двух тысяч литров в сутки. Бактерий и всяких других одноклеточных мы съедаем, однако и прочую муть задерживаем. Так мы и реки очищаем, и озера, и целые океаны. Вот и в песнях, я считаю, главное — чистота... (Поет под гитару.)
