супруга, во всяком случае, не смогла.
— Это не Сакаци, — только и буркнула она, — делайте что хотите, только аспида вашего нет!
— Мы знаем. — Алва швырнул к ногам алатки багряно-синий ворох и улыбнулся во весь рот, окончательно отрезав хозяйке путь к отступлению. Ее высочество, хоть и без особой радости, приволокла из спальни поднос с предназначенными для утоления супружеской жажды бокалами и грохнула на стол рядом с фруктовой горой.
— Благодарю вас. — Марсель начал бы с погоды и комплиментов, Рокэ предпочел, весело насвистывая, заняться мансаем. — Мы воспользовались отсутствием вашего супруга. Как выражаются ревнивцы, сударыня, нам следует объясниться. Вы мне не нравитесь!
— Можно подумать, мне нравитесь вы! — предсказуемо взбрыкнула дама. — Вы... оба!
— Тогда где пистолеты? — спросил Ворон, не отрывая взгляда от янтарной струйки. — Хорхе что, зря ими пожертвовал? Где блеск в глазах? Где отборная алатская брань?
Рокэ поставил наполненный кувшин на стол и резко, словно вступая в бой, обернулся:
— Вашу кавалерию, козлерию и артиллерию, вы праправнучка витязей и жена его преосвященства или сестра лысого Альберта?!
Если бы Марселю рассказали, он бы, наверное, поверил, но лучше единожды увидеть... Матильда Алатская, широко раскрыв сразу рот и глаза, хлопнулась в стремительно подставленное все тем же Алвой кресло. Молча. Ворон с поклоном протянул даме наполненный бокал, и женщина механически сжала пальцы. Рот она закрыла, но глаза оставались все такими же широко распахнутыми и очень для ее лет красивыми. Матери бы так...
— Альберт свинья, — хрипло выговорила принцесса и залпом выдула мансай, — но он мой брат!
— Не верю. — Рокэ кивком указал на кувшин и устроился в кресле напротив подлежащей очаровыванию дамы. — Виконт, похож Альберт Алати на витязя и на Великолепную Матильду?
— Не поймешь, на кого меньше, — резанул истинную правду Валме, завладевая источником благодати. — Ваше высочество, как вам мансайское? На мой взгляд, недурно, но для нас это вино все же двоюродное...
— Нечего зубы заговаривать! — рыкнула алатка, но бокал все же подставила. — Сами начали...
— Одно другого не исключает, — перехватил вожжи Алва. — Браниться приятней за бокалом хорошего вина. Если вы сочтете мансай посредственным, перейдем на кэналлийское, в крайнем случае — на касеру. И все же, что там не так с кавалерией?
— Кавалерия у Дьегаррона, его и спрашивайте, а пить будем это... — Принцесса столь же лихо прикончила вторую порцию и занялась цветами. То есть сгребла их с пола и запихнула в изъятый опять-таки из спальни умывальный таз. — Бочонок от Альберта, надо думать? Подарочек? Он ведь как... Узнал про морисков и полюбил Талиг. Задним числом, зато от всей души. Можете ему верить, он вам сейчас не только мансай, Сакаци отдаст.
— Тем более что замок и так принадлежит Савиньякам, — засмеялся Алва. — Но вино Марсель отыскал в здешних подвалах. Герцог Альберт тут ни при чем.
— Ни при чем?! Если не подарил вам, то продал казару, морда гоганская! Всегда таким был... Может, он и в самом деле не Мекчеи, только кто тогда?
— Помолчите, ваше высочество. — Алва чуть подвинулся. Чуть-чуть, но вскочить и выхватить шпагу он мог теперь одним движением. — Я рискую показаться бестактным, но в вашей спальне кто-то есть. И это не отсутствующий епископ.
Ничего не слышавший Марсель тем не менее счел уместным отодвинуть расшитый лохматыми звездами занавес — и немедленно поклонился.
Принцесса Этери, скромная и, насколько это было в ее силах, прелестная, топталась по холтийскому ковру, сжимая в руках нечто светлое. По всему выходило, что кагетка вошла с опоясывающей внутренний двор галереи, как-то не позаботившись постучать.
2
Этери отчаянно смущалась. Бедняжка не представляла, что ее гостья не одна, вот и забежала с обещанной акварелью... Как была — в домашнем платье, без вуали и даже без служанки! Она умоляет на нее не смотреть и сейчас же уходит... Не разгляди давеча Матильда пресловутый портрет, она б загородила беременную девочку собственной тушей, но алатка была дальнозорка, в женской душе гнездится сводня, и вообще...
— Мы сегодня по-домашнему, — лихо махнула опять успевшим опустеть бокалом принцесса, — а до этикета мне нет дела уже лет сорок. И что-то в вашей... Бакрии я этой дряни тоже не замечала.
Кагетка робко улыбнулась и тронула пальчиком те самые колокольчики, что «малевала». Валме, змеюка такая, тут же придвинул кресло. Последнее. Вернется епископ — сидеть ему на полу! Этери, однако, не села, а беспомощно оглянулась на хозяйку. Матильда не поняла, предоставляя лисоньку кавалерам и собственной хитрости.
— Вы не можете уйти, — выручил бедняжку виконт, — ведь нас теперь четверо и нам остается лишь ждать, пока не вернется супруг ее высочества или не рассветет. Если же вы непреклонны, первым переступит порог мужчина. Признавайтесь, кому вы сильней желаете смерти?
— Уходя в ночи, первый из четырех делает шаг к Ней... Так говорят простолюдины. — Этери перевела аквамариновый взгляд с Матильды на Валме. Пощипывавшего виноград Алву лисонька не замечала, и это было взаимно. — Не думала, что знатные талигойцы подвержены тем же предрассудкам.
— В последнее время я стал суеверен, — развел руками виконт. — Видимо, горный воздух.
— Вы напоминаете мне одного человека, — кагетка слабо улыбнулась, — тоже очень веселого и откровенного... Он уехал в Олларию послом отца. Он все еще там?
— Доблестный Бурраз-ло-Ваухсар? — оживился веселый и откровенный. — Он слишком прекрасен, чтобы быть настоящим, но Олларию отважный казарон украсил, что да, то да.
— Оллария прекрасна и сама по себе, — тихо похвалила Этери, — по крайней мере так пишут. Дворец Франциска, Фабианова площадь, Драконий парк... Хотелось бы их увидеть. Когда-нибудь...
— Когда-нибудь, несомненно, — лениво согласился Алва, — но не раньше, чем в город вернутся цветочницы.
— Так вот почему закрыто Кольцо Эрнани! — Когда кэналлиец заговорил, Этери его «разглядела» и теперь смотрела прямо в глаза, которые пыталась рисовать. — Вы не хотите показывать разоренную Олларию чужим...
— Очень лестное для меня предположение, — поблагодарил Ворон. — Увы, причина моего решения не столь благостна. Виноград? Инжир?
— Немного вина. — Этери на удивление изящно для своего положения уселась и расправила пресловутое домашнее платье. Вышивка была неброской, но изумительной. Знаток оценит, а Ворон, похоже, был именно знатоком. — Говорить о непонятном лучше, когда разлито вино и горит огонь. Я знаю, вы ездили в святилище. Ведьма... Премудрая Гарра очень встревожена.
— Я тоже встревожен, — признался Алва и внезапно сделал Матильде большие глаза. — Как обращаться к присутствующим дамам, если обе они принцессы? Скажешь «ваше высочество», и возникнет путаница.
— Называйте меня по имени, — предложила кагетка. — Этери или, как говорят в Бакрии, Этера, я уже привыкла. Вы не хотите говорить о Гарре, отец молчал о бирисских жрецах... Я не могу этого помнить, но моя кормилица Мухр’ука рассказывает: отец уехал в горы простым лисом, как мы с братом, а вернулся белым.
— Седины облагораживают. — Валме взял показавший дно кувшин и без напоминаний направился к бочонку. — Баате они придадут величия и усугубят горечь его речей.
Дочь и сестра казара улыбнулась.
— Брат не рискнул бы пройти обряд, даже уцелей капище. Отец, тот всю жизнь занимался стариной. И чем больше узнавал, тем сильней не любил прошлое...
— А где оно было, это капище? — Заговаривая о важном, Альдо склонял голову к плечу. Ворон делал то же, слушая, — это можно было принять за издевку. Внук, надо думать, и принял...
