настроение передалось противнику, накинься на него, мощно атакуй, опираясь на дух пустоты… Это то, что порой называется «заставить другого опьянеть», и это подобно способу «передачи» собственного состояния» [153].
Вот еще одна примечательная черта боя на мечах, характерная для самураев. Считалось, что не следует жестко стремиться осуществить задуманное, а при необходимости можно вообще отказаться от своих планов и излюбленной тактики боя. «Немедленно отбрось прежние привычки и побеждай иной техникой, которой противник от тебя не ждет… Мы добиваемся победы, изменяя свою технику в соответствии с состоянием нашего противника».
Истинный самурайский поединок, будь то бой на мечах или копьях, далеко выходил за рамки собственно столкновения клинков. Это была сложная психологическая схватка, в которой каждому удару предшествовали десятки уловок и мощное психологическое давление на врага.
«Истинная атака идет из Пустоты», – гласил известный принцип кэн-дзюцу. Это означало, что следует дождаться, когда противник на резком выдохе нанесет свой удар, «опустошится», израсходует энергию на бросок, и в тот момент нападать резко и стремительно, «атаковать пустое наполненным». Надо использовать момент, чтобы задавить противника своим напором, уверенностью, привести его защиту в полный беспорядок. Не случайно Мусаси сравнивал такое состояние с «затаптыванием ногами»: «Ты должен нанести поражение противнику в самом начале его броска, действуя с таким ощущением, словно стремишься затоптать его ногами, да так, чтобы он больше никогда не поднялся… Ты должен быть уверен, что не позволишь противнику нанести второй удар» [153].
Особо ценился сильный удар мечом, который разрубал противника от головы надвое. Конечно, в реальности подобное случалось крайне редко, хотя настоящие кэнси показывали чудеса мощного удара. Практически во всех школах кэн-дзюцу было введено испытание на силу удара катаной – тамэ-си-гэри. Самурай должен был перерубить на две части небольшое деревце, причем сделать это так стремительно, чтобы верхняя часть не упала на землю, а осталась стоять на нижней. Проверялось и особое чувствование меча, которым самурай должен был владеть как собственными пальцами. Самураю завязывали глаза, и он разрубал на две части тыкву, лежащую на животе у партнера, не коснувшись его клинком. Таким же образом с завязанными глазами разрубалось яблоко, лежащее на голове у партнера. В школе Ито-рю проводилось другое испытание: с завязанными глазами за три взмаха мечом надо было перерубить вертикально стоящую палку, причем последний взмах должен быть сделан раньше, нежели первый отрубленный кусок палки упадет на землю. Эти тесты используются и в современном японском будо.
Победить бабочку: искусство одного удара
Со временем самурайские боевые искусства стали тяготеть к предельной краткости. Мастерство определялось количеством взмахов мечом – чем их меньше, тем выше умение самурая. Такая тенденция способствовала тому, что развитие боевых искусств завершилось рождением «искусства одного удара» – иай-дзюцу. Его основоположником считается самурай Ходзё Дзинсукэ (XVII в.), основатель школы боя с мечом «Син Мусо Хая-сидзакэ-рю». Иай-дзюцу заключалось в том, что самурай резко вытаскивал меч из ножен и, продолжая движение, без дополнительного замаха наносил смертельный удар. Часто именно от первого движения зависела жизнь воина. Надо было уметь наносить удар не только стоя, но и из положения сидя (японцы садятся на циновку, становясь сначала на колени, а затем опускаясь на пятки). Во время неторопливой беседы, когда воины сидели друг перед другом, один из них мог, резко вскочив, броситься на другого. Чтобы спастись, необходимо было опередить нападающего, исход поединка решали доли секунды. Не случайно в самурайском ритуале обращалось столь большое внимание на положение меча: находится ли он целиком в ножнах или вынут на три – четыре сантиметра – порой даже столь незначительное преимущество могло решить исход поединка.
Искусство иай-дзюцу превратилось в особый ритуал и одновременно в способ тренировки сознания. Проводились даже турниры в «искусстве одного удара». Суть их заключалась в старом самурайском правиле, которое сегодня еще можно встретить в айкидо, дзюдо и каратэ: «Проигрывает тот, кто первым начал бой». Два воина садились друг перед другом, их мечи находились в ножнах с левой стороны. Начиналась психологическая схватка. Самураи должны были «поразить противника взглядом еще до взмаха мечом». По мельчайшим движениям зрачков, кадыка, грудной клетки они могли понять, сломлен соперник или нет, нервничает или готовится к атаке. И выигрывал не тот, кто двигался быстрее, а тот, кто сумел сохранить чистоту и незамутненность сознания. Таким образом, иай-дзюцу было сравнимо с методом боевой медитации перед решающим поединком, успокоения сознания, когда оно уподоблялось «гладкой поверхности озера» (мину-но кокоро).
Японские мастера учили, что иай-дзюцу – не столько способ боя, сколько высшее, предельное состояние сознания, которое завершило свои поиски в мистическом пространстве боевых искусств. Чтобы пояснить эту мысль, приведем историю самого Ходзё Дзинсукэ, которому приписывается создание иай- дзюцу. Двенадцатилетним мальчиком, только-только начав учиться кэн-дзюцу, он потерял отца, погибшего от руки блестящего мастера меча Хатиносукэ. Юноша поклялся отомстить убийце и долгие часы проводил на тренировочном дворе, упражняясь с катаной. Через несколько лет он решил, что полностью готов к поединку. Но встреча с Хатиносукэ в одно мгновение разрушила все его планы – перед ним стоял гигант, в совершенстве владеющий мечом. Может, броситься в бой и погибнуть от его, гиганта? Но тогда честь семьи так и останется поруганной. В глубоком разочаровании юноша удалился в горы. Долгие часы проводил он в тренировках и медитации, недоедал и недосыпал, но по-прежнему его умение не могло сравниться с мастерством врага. Даже когда Дзинсукэ забывался недолгим сном, он видел себя сражающимся с ненавистным Хатиносукэ. И каждый раз проигрывал! Выход был один, традиционный и благородный, – сделать себе харакири. Ну что ж, утром он так и поступит, а последнюю ночь проведет, как и положено воину, спокойно и с улыбкой на лице. И именно в эту последнюю ночь перед ним предстало грозное буддийское божество, покровитель воинов Фудо Миё. Он раскрыл измученному, морально истощенному Дзинсукэ секрет победы: если нельзя одолеть врага, когда у него в руках меч, надо поразить его еще до того, как он выхватит оружие из ножен! А значит, необходимо научиться стремительно обнажать катану и одним движением наносить удар.
Постепенно Дзинсукэ понял секрет «одного удара»: холодное сознание – «сознание пустоты», дух, свободно и бесстрастно странствующий в небытии! Не думать о противнике, не бояться за свою жизнь, не размышлять над ударом и не намечать точку атаки – твой чистый дух сам найдет ту щель в сознании противника, через которую и разрушит его. Надо стать частью личности противника, завладеть ею и замедлить течение его мыслей, сделать не столь быстрыми его движения. И все это – не сходя с места, просто сидя в позиции дзадзэн! Сначала надо победить сознанием и лишь затем добить мечом.
Дзинсукэ тренировался на бабочках, что летали вокруг него, – он обнажал меч, и от его удара насекомое даже не успевало отлететь в сторону. Яркие летние краски отвлекали внимание Дзинсукэ, бабочки порхали, выписывая самые неожиданные фигуры, и терялись в многоцветье листвы и травы. Необходимо было отрешиться от всего внешнего, ненужного в настоящий момент, видеть бабочку как бы отдельно – одну в огромном пустом пространстве! И тогда ей некуда будет деться, не за чем будет укрыться.
Так отрабатывал Дзинсукэ свой прием «одного удара мечом», который потом принесет ему славу величайшего фехтовальщика Японии, поставит в один ряд с такими патриархами кэн-дзюцу как Миямото Мусаси и Цукахара Бокудэн.
Теперь Дзинсукэ сам искал встречи со своим врагом, и вскоре она состоялась. Дзинсукэ подошел к Хатиносукэ и вежливо произнес: «Уважаемый господин! Я пришел отомстить Вам за смерть моего отца из клана Ходзё». Могучий Хатиносукэ недоуменно уставился на хрупкого юношу – он уже и забыл о том, что когда-то убил какого-то Ходзё, но боевой опыт заставил его приготовиться к поединку. Каково же было удивление Хатиносукэ, когда юноша вдруг сел перед ним и спокойно положил меч слева от себя, казалось
