нет возможности побегать на выносливость. Ну да лечебный изолятор – не тренировочный лагерь. Потерпим.
Разгром проекта Алого Беноля был быстрым. Уже к утру прибыли подручные Желтого Влима и начали снимать показания. Цветному было плохо, так что его сразу увезли домой в сопровождении растерянного Ученика. Индивидуальную реабилитацию назначили только четверым – троим старшим инструкторам и Ликоэлю. Остальных передали на поруки тем общинам, из которых они прибыли – было объявлено, что эти люди еще недостаточно заражены насилием, есть шанс вернуть их психику в нормальное состояние мягкими мерами и общей реабилитацией в знакомой среде. Впрочем, это решение скорее являлось не установленной расследованием Симпоисы истиной, а результатом жесткого приказа старшего инструктора майора Скорцени на первом же построении после отлета Беноля с проверяющими. Майор приказал не противиться ничему, на вопросы отвечать четко и прямо, но не более того, что спрашивают, и спокойно принять любой приговор. И ждать. Строй несколько мгновений переваривал услышанное, а затем кто-то негромко спросил: «Чего ждать?» – «Команды, – отрезал майор Скорцени и добавил: – Всё, никаких вопросов. Исполнять!»
Поэтому расследование Симпоисы, которое воодушевленно начали прибывшие инспекторы во главе с этой сволочью Темлином, наткнувшись на молчаливое, но очень пассивное неприятие, было закончено довольно быстро. К тому же, как показалось мастеру, основные усилия большинства занимавшихся расследованием были сосредоточены не на детальном разбирательстве того, что действительно происходило в лагере, а на поиске и фиксации самых вопиющих с точки зрения среднего Деятельного Разумного фактов и в создании на их основе стройной системы обвинений против Алого Беноля. Тем более что ни он сам, ни его Ученик более в лагере так и не появились. Что же касается приговора самого Ликоэля, он был совершенно уверен, что именно Темлину обязан чести удостоиться индивидуальной реабилитации наравне со старшими инструкторами. Чем вызвано подобное к нему «благоволение», мастер понять не мог. Единственной точкой пересечения у них оставалась Интенель. Но ведь она же ушла от него! Причем Ликоэль был уверен, что именно к Темлину. Тогда почему этот урод к нему так неравнодушен?
Однако в списке вещей, которые волновали Ликоэля в данный момент, эта проблема стояла на одном из последних мест. А первой была задача остаться «руигатом». Слава богам, что их четверых не лишили статуса Деятельных Разумных, так что любые медикоментозные средства или гипнопрограммы к ним можно было применять только с их собственного согласия. Каковое они, естественно, и не подумали дать. В итоге воздействие на них было ограничено комплексами реабилитации первого уровня, хотя майор чуть было не удостоился второго. Ему грозило лишение статуса, потому что, как выяснилось в процессе расследования, он уже подвергался реабилитации первого уровня и сбежал, не окончив ее. То есть если бы его дело было вынесено на Совет Симпоисы, каковой единственный на всей Киоле обладал правом лишения статуса Деятельного Разумного, существовала немалая вероятность, что Совет проголосовал бы «за». Но поскольку основная атака была направлена на Алого Беноля…
Ликоэль закончил силовой комплекс упражнений как раз к тому времени, когда должен был наступить обед. Несмотря на постоянный доступ к «кубу», он старался соблюдать распорядок дня, к которому привык в лагере, – ему казалось, что так будет чуть легче сохранить в себе руигата. Закончив тренировку, он направился в купальню, прикидывая, что закажет себе на обед, и даже не подозревая, кто встретит его в комнате, когда он вернется…
Когда мастер, слегка помедлив в зоне обдува теплым воздухом, возник в проеме двери, Интенель сидела на лежаке, поджав одну ногу и вытянув другую. И смотрела на него. Ликоэль ошарашенно замер. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, но затем Ликоэль почувствовал, как у него в жилах закипает кровь. И судя по тому, что в глазах сидящей на его лежаке Интенель также начала разгораться странная сумасшедшая искра, она явно испытывала нечто похожее. Удивительно, он же почти не вспоминал о ней все это время… хотя не столько потому, что не хотел, – скорее, не позволял себе этого. Во всяком случае, сначала. Но откуда она здесь? И почему?
– Ты… – Голос мастера дрогнул, но хрипло рыкнувший внутри руигат помог ему взять себя в руки. И он продолжил уже спокойнее: – Ты откуда здесь появилась?
Интенель сделала небрежный жест – мол, какие мелочи… Ликоэль стиснул зубы, усмехнулся одними губами и, подойдя, внешне невозмутимо сел на лежак на расстоянии ладони от нее, почувствовав, как ту сторону тела, которая была обращена к ней, обдало жаром. И вообще его внутри немного трясло – наружу дрожь не прорывалась только потому, что руигат почти заполнил все его существо и настороженно глядел на мир его глазами. Пусть тело Ликоэля торжествует, но то, что Интенель появилась здесь, таит в себе новую опасность. Какую – пока было непонятно и требовало вычисления, но что опасность – совершенно точно.
– Почему ты молчишь? – внезапно спросила Интенель. – Ты не рад мне?
– Я не знаю, – после короткой паузы ответил мастер.
– Что? Что?! – Интенель возмущенно вскочила. – Я не находила себе места! Я лгала и притворялась! Я истратила кучу Общественной благодарности, чтобы узнать, где он! Я пошла на подлог, на обман, а он, он, он…
Ликоэль несколько мгновений любовался беснующейся перед ним девушкой, а затем улыбнулся:
– Похоже, ты меня все еще любишь. Вот, значит, как…
Интенель смерила мастера уничтожающим взглядом и прошипела:
– Ты… ты гнусная, неблагодарная тварь. Видеть тебя не могу.
– Значит, ты сейчас уйдешь? – после короткой паузы поинтересовался Ликоэль.
– Не дождешься, негодяй! – выкрикнула Интенель и уселась на лежак спиной к нему.
Ликоэль некоторое время смотрел на ее узкую, гибкую спину, рассыпавшиеся по ней роскошные волосы, сердито вздернутое тонкое плечо, а потом придвинулся почти вплотную и, наклонившись, осторожно вдохнул запах ее волос. Руигат внутри глухо заворчал, но не сердито, а скорее возбужденно. Мастер удивленно прислушался к себе. Вот как, руигат способен не только драться, но и… Он осторожно положил руку на хрупкое девичье плечо, поймал губами резное ушко. Интенель дернулась, будто хотела сбросить его руку, но едва только губы Ликоэля прикоснулись к ее ушку, замерла. Он придвинулся еще ближе и погладил ее по волосам. Интенель вздрогнула, и мастер почувствовал, что она часто задышала. Ликоэль обхватил ее руками. Интенель развернулась к нему и, глядя на него полными слез глазами, с мукой в голосе произнесла:
– Ну как ты мог, как ты мог сказать «Я не знаю!», негодяй…
Потом все исчезло…
Когда они окончательно оторвались друг от друга, Ликоэль обнаружил, что голоэкраны вдоль стены погасли. Это означало, что наступила ночь. Мастер улыбнулся. Сумасшествие – вот как это называется. Но как она смогла? Темлин же ясно сказал, что мастер, пока полностью не излечится от своей «болезни», будет находиться в полной изоляции. Причем, судя по тому, как злорадно он при этом ухмылялся, похоже, на скорое освобождение можно было не рассчитывать, даже если бы он, Ликоэль, действительно излечился. А Ликоэль был твердо уверен: того, что они называли излечением, с ним совершенно точно не произошло – он как был, так и остался «руигатом». А значит, случилось что-то еще. И если он не хотел оказаться неподготовленным к резким изменениям обстановки, это «еще» следовало вычислить. Как и то, каким образом это самое «еще» можно обратить себе на пользу. А может быть, и не только себе… Чем он и занялся, пока обессиленная женщина тихо лежала на его груди.
Интенель зашевелилась спустя несколько минут. Она оторвала голову от его груди и посмотрела ему в глаза. А он смотрел на ее лицо. На высокий гладкий лоб, тонкий безупречный нос, полные, а в настоящий момент искусанные, потому еще более припухшие губы, и глаза, глаза, в которых светилось…
– Почему? – тихо спросила Интенель.
– Что?
– Почему у меня
Ликоэль улыбнулся. А что ответить? Что его собственной заслуги в этом не так уж много? Что его скорее уж
