плодородных землях. Он лишь… подкорректировал их гастрономические пристрастия.
Разделившиеся в первое время на группы по шкурным интересам оголодавшие навашинцы образовали несколько кланов, позже красиво поименованных бригадами. Бригад этих, судя по рассказам, было много, слишком много, чтобы мирно сосуществовать. Начались междоусобицы, переросшие потом в уже откровенные бои за… мясо. В результате оных количество бригад через пару-тройку лет сократилось до пяти, зато качество возросло на несколько порядков и с каждым годом только повышалось. К чёрному в истории Мурома семьдесят второму это были уже не скопища плохо организованных, свихнувшихся от голода людей, а высокомобильные отлично вооружённые боевые формирования хладнокровного и не знающего пощады зверья, численностью от трёхсот до пятисот особей в каждом, включая женщин и, способных держать в руках оружие, детей, сражающихся наравне с мужчинами.
Рваные Раны, Железнодорожники, Дети Пороха, Навмаш и Святые Люди — пять стихий, рождающих животный ужас в душах всего окрестного населения своими кровавыми рейдами, после которых выжившие больше не боялись смерти.
Опустошительные набеги, сопровождающиеся грабежом, убийствами и захватом рабов, постепенно стёрли с карт не только мелкие деревушки и небольшие форты вокруг Навашино, но даже такие крупные поселения, как Выкса и Кулебаки. Затравленное население вынуждено было оставлять дома и перебираться в Мухтолово и Ардатов, подальше от страшных соседей. Но скоро беда и туда пришла.
Единственным населённым пунктом в окрестностях Навашино, которого еще не коснулись омытые в крови руки бригад, оставался Муром. Слишком хорошо был он укреплён. А вот пригороды… Конечно, сторожевые башни с их «Кордами» способны были накрыть перекрёстным огнём всё в радиусе полутора километров от стены, и подавить их силами одной бригады не представлялось возможным. Но что если объединиться?
Как раз таким вопросом и задался однажды глава самой крупной и влиятельной бригады Навмаш — Игорь Гнёт. В течении полугода ему удалось объединить, пусть и на время, все пять кланов. А весной семьдесят второго около двух тысяч человек форсировали Оку в тридцати километрах севернее Мурома. Вначале на западном берегу высадились передовые отряды, которые вырезали подчистую три близлежащих села, и установили контроль над дорогами. В течении двух дней с восточного берега плотами переправлялись люди и техника. На третий день они вышли к подступам северного района. И рано утром четвёртого дня эта дикая армада кровавой бороной пронеслась с севера на юг через муромские пригороды.
Тогда погибло больше пяти с половиной тысяч человек в северном, западном и южном районах. Их тела, зачастую сильно урезанные, хоронили в общих ямах, потому как большинство погибших не имело живых родственников. Выкашивались целые семьи. Около тысячи жителей пригородов, в основном молодые мужчины и женщины, угодили в рабство прямо из собственных домов, которые, казалось, так надёжно были прикрыты крупнокалиберными пулемётами со стен Мурома. На деле же «Корды» не сильно выручили. Наибольший урон бригады понесли в северном районе, но и там пулемётным расчётам удалось отправить в небытие меньше полусотни, пока их не подавили огнём из РПГ и двух установленных на броневиках ЗУ-23, чьи спаренные пушки дырявили броню пулемётных гнёзд, как бумагу. А в плотной застройке западного и южного пригородов огонь со стен оказался и вовсе бесполезен. От него гибло больше мечущихся в панике жителей, чем знающих своё дело налётчиков.
Спустя семь часов адского разгула бригады ушли, забрав с собой новоиспечённых рабов, скот, трофейное шмотьё и мясо. Муром всё-таки накормил страждущих.
Много воды утекло с тех пор и крови немало. Муром окреп, навашинские бригады чуток поутихли. Но эти пыльные красные земли к востоку от Оки всё так же не сулили путникам ничего хорошего.
Стас шагал вперёд уже минут сорок, по-прежнему не отмечая вокруг никаких наземных ориентиров. Солнечный диск оторвался от линии горизонта и висел над пустошью раскалённым пятном, заставляя длинные тени ползти на запад, словно даже этим жалким раболепным созданиям было не уютно на дышащей смертью равнине. Время от времени не знающий преград ветер приносил невесть откуда облака пожирающей солнечные лучи пыли, и тогда тёмные беглецы умеряли прыть, испуганно бледнея и мечась в разные стороны потерявшими чёткость аморфными телами. Но облака пролетали мимо, и тени снова возобновляли с каждой минутой слабеющие попытки обрести свободу, лишь для того, чтобы к полудню выдохнуться, будучи притянутыми хозяином «к ноге», а после с новыми силами устремиться на восток, к темнеющему горизонту, и умереть там.
Иногда в светлеющем небе пролетали вороны. Большие, чёрные, они кружили над пустошью, ловя потоки воздуха широкими крыльями, и присматривались. Деловито крутили головами, неспешно, обстоятельно прикидывали что-то, оценивали и летели дальше, посчитав видимо, что время ещё не пришло, нужно подождать. Терпение — вот главная благодетель падальщика, всегда и везде дарующая ему кусок подгнившего мясца, так славно и легко, почти самотёком, проскальзывающего в горло.
Очередное пыльное облако, возникшее, казалось, из пустоты в полусотне метров, зависло, неспешно кружась, и со следующим порывом ветра метнулось вперёд, окутав Стаса бурой пеленой глинозёмной взвеси. Пыль моментально набилась в глаза, рот, нос, вынудив захваченную врасплох жертву пригнуться, а потом и вовсе упасть на четвереньки, отплёвываясь и фыркая. Облако заложило вираж над головой и, подпитывая своё стремительно разрастающееся тело мириадами песчинками с ржавых земляных проплешин, устремилось дальше.
Стас откашлялся, выплюнул мерзко хрустящую на зубах слюну и, часто моргая слезящимися глазами, поднялся. Но не успел он и пары раз хлопнуть по шинели, выбивая пыль, как уже лежал брюхом на земле и сослепу водил стволом в поисках невидимых целей.
Громкий и будто дробный звук выстрела в нарушаемой доселе только завываниями ветра тишине врезал по ушам не хуже звездюля наотмашь. Стас сильно зажмурился и вытер тыльной стороной ладони обволакивающую раздражённые глаза влагу. К мутным силуэтам деревьев, ставших похожими на гигантские грибы с развесистыми шляпками-кронами присоединилось движущиеся в некотором отдалении пятно. Всё ещё слезящийся глаз припал к оптике. Пятно резко увеличилось и обрело вид человека в длинном песочного цвета плаще и больших защитных очках. Голова была непокрыта. Русые волосы обрамляли лицо короткой стрижкой сверху и окладистой солидной бородою снизу. В руках лежал, — Стас пригляделся, — «Абакан?».
Человек сделал ещё несколько шагов, остановился и присел.
Стас опустил ствол чуть ниже и разглядел лежащее на земле тело в неопределённого цвета лохмотьях. В том, что это было именно тело, а не раненый или просто мирно отдыхающий, сомнений не возникло. Лицо трупа уткнулось в землю, правая рука неестественно вывернута за спину.
Бородатый склонил голову, что-то неслышно произнёс над мертвецом и, поднявшись, осенил его висящим на шее распятием.
— Что за херня? — вырвался у Стаса тревожный шёпот.
Справа в окуляре ПСО появилась ещё одна фигура в точно таком же плаще, ведущая под уздцы лошадь. Второй бородач снял с седла уложенную кольцами верёвку и, опустившись на колено рядом с трупом, принялся обматывать её вокруг щиколоток бездыханного тела.
— Поднимайся! — вдруг проорал первый раскатистым басом.
Стас, не веря собственным ушам, приготовился уже было засвидетельствовать таинство воскрешения мёртвых, но бородач, не оборачиваясь, снова подал голос, зародив сомнения по поводу адресата.
— Я тебя видел. Поднимайся.
Внутри сразу сделалось как-то нехорошо и до жути неуютно. «Выстрелить? А вдруг там ещё кто заныкался? Эти-то двое как из-под земли выросли. Чёрт! Может, на прицеле держат. Уж больно козёл борзо раскомандовался. Демонстративно спиной встал. Смелый, бля. Ну ладно, а мы не такие, мы подождём».
Стас молча продолжил глядеть через прицел в спину бородача, пока тот, наконец, не повернулся и, подняв на лоб очки, сделал сердитое лицо.
— Мы не причиним вреда. Я просто хочу поговорить, — крепкий мужик с массивным крестом на цепи поверх застёгнутого под горло кожаного плаща смотрел прямо в окуляр нацеленного ему в грудь ПСО, и сомнения на счёт адресата отпали.
— Вы кто такие? — проорал в ответ Стас, не двигаясь с места.
Второй бородач меж тем закончил обматывать верёвкой ноги безвременно почившего и, привязав другой её конец к седлу, тоже повернулся лицом в сторону незваного гостя.
— Кто мы такие? — ответил он вопросом на вопрос и ухмыльнулся. — Мы слуги Господни, а это, — рука держащая за цевьё АЕК-971 широким жестом обвела вокруг, — приход наш, и все, кто прибывают в нём — паства наша.
«Ну ни хера себе! А где кадило?», — подумал Стас и медленно, не опуская ствола, поднялся на ноги.
— Ладно, «отцы», аккуратно кладём валыны на землю, и пять шагов назад. Будете дурить — запишу в мученики без очереди, — прокричал он и сделал несколько шагов в направлении святош.
Бородачи переглянулись, но оружие из рук не выпустили.
— Это никак невозможно, сын мой, — взял слово первый «отец», нарочито бережно, почти как ребёнка, держащий возле груди странного вида «Абакан»: уродливый родной приклад и криво приляпанная акашная рукоятка были заменены деревянными в едином блоке, на манер СВД, украшенными к тому же резьбой; на оксидированной ствольной коробке поблёскивала гравировка. — Сие есть орудие Господа, — продолжил «отец», — великодушно вложенное им в руки наши. Негоже дар оный по земле валять.
Стас замер метрах в пятидесяти от несговорчивых поборников веры и сделал последнюю попытку ненасильственного разоружения.
— Ещё раз прошу по-хорошему. На счёт «три» стреляю.
Ситуация не изменилась.
— Раз…
Что-то больно ударило по затылку, и мир вокруг потемнел. Некто тихий и невидимый за спиной вёл собственный счёт, оказавшийся куда корочё трёх.
Голова покачивалась и мягко стукалась обо что-то тёплое. В правое ухо, будто через паклю, пробивался неспешный ритмичный топот. Левое — слушало дробь пульса.
Стас разлепил веки, глубоко вдохнул и поморщился от ударившего в нос запаха конского пота. Перед глазами плыли мелкие камни на красноватой, подёрнутой остатками травы земле, и размерено ступающая меж ними нога чубарой лошади. «Правая» — машинально отметил он и попытался придать телу вертикальное положение, но смог только потереться щекой о жёсткий ворс. Руки были привязаны к сбруе и нежно обнимали шею ароматного животного. Ноги примотаны к стременам. Все мышцы, особенно те, что пониже поясницы, жутко болели, голова раскалывалась, да ещё и лука седла упиралась в брюхо, норовя вытолкать завтрак из желудка на свет божий.
«Божий… — прокрутил Стас в голове обрывок мысли. — Ах ты ж ёпт!».
— Эй! — обратился он к невидимым спутникам. — Вы кто? Куда меня везёте?
— Опять заладил, — недовольно проворчали слева.
