решился Джантар. — Это у меня был просто момент слабости. А слабость мы позволить себе не можем…
Джантар повернулся и лёг на спину, положив руки под голову (чтобы не опираться просто на сумку, полную твёрдых коробок и банок с припасами), и, глядя вверх, где словно застыл ровный серый фон неба, совершенно не позволявший ощутить движение поезда — даже ритмичные толчки вагона на стыках рельсов не могли разрушить это впечатление… Но так же серо и пусто было в его сознании: трудно не то что настроиться — думать о чём-то. И хотя умом он понимал: нельзя поддаваться, надо бороться, нужны образы, мысли, воспоминания — удавалось это лишь мгновенными урывками, в которых на ум приходило вовсе не то. Как-то сами собой текли бессвязные вычисления с цифрами разных исторических, астрологических, возрастных периодов — а на них накладывались мысли о позорной казни через вскрытие панциря у людей Иорары; и — что и кого в Тисаюме всё же заставило пропустить столько людей через с этим же связанный позор; вспоминался и Зонгумад Третий — правитель одного из княжеств Дмугилии, вошедший в историю чудовищем из чудовищ, и вскоре свергнутый лишь за то, что ввёл в тогдашний уголовный кодекс взамен мучительных наказаний 'постыдные', связанные опять же с 'запретностью' некоторых частей тела и физиологических отправлений; и… всеобщий взрыв хохота на одном из занятий в школе, странно изменивший отношение некоторых учеников к нему, Джантару — когда учитель непонятно к чему сказал, будто в древности детям чхаино-каймирской расы до определённого возраста и прохождения некоего обряда вовсе не разрешалось носить одежду (хотя откуда это взял, если как раз их культура не знала 'посвящений во взрослость', принятых в других культурах планеты?)… И всё это крутилось, всплывая снова и снова — будто хотела и не могла сложиться какая-то мысль. Кажется, снова: почему человеку не пытаются объяснить суть его неправоты, не обращаются к разуму, совести, а он предстаёт будто перед тупой, нечеловеческой мощью, 'исполняющей долг' сломать его волю, провести через тяготы, муки, издевательства — и это называется правосудием и восстановлением справедливости? И — в чьих интересах такое правосудие? Что за сущность, какое 'нечто' — словно претендует страданием или унижением ничего не понявшей конкретной личности… внушить обществу, сколь оно, 'нечто', выше всякой личности вообще? Общество и состоит из людей, личностей — так что же настолько выше человека, общества, государства, и… уж, видимо — человечества?..
А над головой всё неощутимо плыло ровное серое небо без звёзд и облаков — и вагон ритмично вздрагивал на стыках…
24. Остатки веры
— Джантар, быстро вставай! — разбудил его голос Талира. — Выбираемся отсюда!
— А что такое? В чём дело? — собственный голос спросонья был так неразборчив, что Джантар едва узнал его.
— Не туда заехали! Или… этот вагон идёт не туда! Я сам только узнал…
— Быстрее! — это был уже голос Фиар. — Я не могу долго держать их под гипнозом!..
Джантар не успел понять, что происходит — а чьи-то руки уже помогли ему подняться, потащили вперёд… Он даже успел сделать несколько шагов по холодному, влажному от росы полу — прежде, чем открыл глаза и, ещё ничего не понимая, увидел, что стоит у самого проёма между полураскрытыми торцевыми створками. И тут холодная морось ударила сразу в лицо, нос, рот, лёгкие — и он почувствовал, как продрог от долгой неподвижности на открытом ночном воздухе. От этого ещё больше захотелось спать, он на миг снова отключился — но лишь на миг…
— Прыгаем же! — голос Талира будто эхом отдался во всех закоулках мозга, вновь вырвав из мгновенного сна.
Ещё рывок за руку — и, сделав шаг, Джантар не ощутил под собой опоры. Внезапный приступ страха заставил его открыть глаза — но тут и опора вернулась, будто ударив снизу чем-то скользким, холодным — и он, не удержавшись на ногах от боковой составляющей этого резкого скользящего удара, отлетел в сторону, врезавшись в пружинистые ветви какого-то кустарника, обдавшие его фонтаном холодных капель росы.
— Донот, быстро дай мне лодку, и прыгай сам! — раздался голос Фиар. — Видишь, те вагоны уже едут!
И тут Джантар увидел: по соседнему пути, стуча на стыках, в предутреннем сумраке медленно катился состав из точно таких же вагонов, как тот, с которого он спрыгнул вместе с Талиром — а ещё чуть поодаль, как статуи, застыли в нелепых позах двое полицейских. Правда, те и стояли к ним спиной — но уже как yдap пpошёл через всё тело Джантара, заставив броситься за так и державшим жать его руку Талиром — которого он наверняка сбил бы с ног, если бы тот мгновением раньше не сделал такой же рывок, увлекая Джантара следом, вдогонку отъезжающим вагонам. А ещё миг спустя Талир, так и держа руку его, с удивительной ловкостью вскочил прямо на сцепку движущегося поезда, ухватив другой рукой край приоткрытой створки — которую там, изнутри, держали ещё чьи-то руки, чтобы она под тяжестью веса их обоих не стала закрываться, выворачиваясь кнаружи…
— Джантар, прыгай! Сзади ещё Лартаяу и Донот, им тоже надо успеть!
Джантар на долю мгновения ещё успел подумать, нет ли в сцепке опасных движущихся частей — но то ли само его тело среагировало быстрее, то ли мысль, что иначе Донот и Лартаяу могут не успеть попасть в тот же вагон, пересилила мгновенную неуверенность — и он даже не заметил, как оказался в вагоне рядом с Талиром. Но тут уже Талир слишком сильно потянул его за руку (или сам вагон тряхнуло, должно быть, на стрелочном переходе) — и Джантар, точно как в прежнем вагоне, вновь упал и ударился ладонями о слипшийся цемент, неровным слоем покрывавший весь пол. Хотя в этот раз удар получился не таким сильным — но, падая, Джантар едва не сбил с ног стоявшего рядом Герма, и уже в падении увидел, как Ратона протянул руку едва не соскользнувшему со сцепки Лартаяу, и точно так же сумел втащить его в вагон. А сзади, догоняя набирающий скорость поезд, ещё бежал Донот…
— Донот, быстрее! — крикнула Фиар, тоже протягивая руку. — Но осторожно!
У Джантара замерло сердце: ему показалось, что Донот не успевает, и в прыжке соскользнёт вниз, не дотянувшись до руки Фиар. И так бы, возможно, получилось — если бы Фиар не перегнулась ему навстречу так далеко, что сама створка под её тяжестью начала угрожающе поворачиваться (хотя её и придерживал Ратона); но всё же Донот, ухватившись за руку Фиар, успел проскользнуть в опасно сузившийся проём между створками (а у Джантара, когда он понял, что всё обошлось, и они снова вместе — из груди вырвался резкий прерывистый вздох)…
— У того вагона хоть створки были закреплены, — сказал Итагаро. — А тут… Не хватало, чтобы совсем захлопнулись. И телекинезом не откроешь: тяжёлые…
— Не захлопнутся, — ответил Ратона. — Посередине такой цементный бугор, что дальше не пройдут.
— Но всё-таки в чём дело? — спросил Джантар, пытаясь подняться. (Но вагон снова тряхнуло — и он лишь отлетел в сторону, присев на колено у самой стенки, где слой цемента был выше.) — Зачем было прыгать сюда на ходу?
— Поезд остановили и стали расцеплять, — взволнованно объяснила Фиар. — А потом мы услышали: полицейские обыскивают другие вагоны, и объясняют работникам дороги, будто ищут преступника, бежавшего из тюрьмы! И уже совсем рядом! Пришлось гипнотизировать тех двоих, когда заглянули к нам в вагон. И то не очень удачно: должны бы как-то естественно сказать другим, что никого не нашли, а не просто стоять. Но хорошо, хоть так удалось…
— Хотя пистолет с иглами у меня уже был наготове, — добавил Итагаро.
— Но почему мы здесь? — не понял Джантар. — Нельзя было остаться в том вагоне?
— Я сразу в Керафе что-то не так понял, — предположил Итагаро. — Или здесь кто-то своей волей решил иначе, не как в том компьютере… Но я вдруг услышал по громкой связи: часть вагонов отцепляют здесь — как я понимаю, в Тарнале — и отправляют на восток, кажется, в Харилаоку! Только некоторые — идут в Алагари… И уже действительно стали расцеплять, и тут же эта проверка! Пришлось решать на ходу.
