девушек, резать себе эти места.
У Патрика перед глазами сразу возник образ Йонны в комнате для допросов, ее руки, изрезанные от запястий до локтей. Стала созревать мысль. Но ее придется додумать попозже.
— А время? — спросил Патрик. — Можно ли примерно сказать, когда она умерла?
— Как тебе известно, я занимаюсь не точными науками, но температура тела на момент обнаружения показывает, что она умерла где-то в течение ночи. По опыту я бы предположил, что часа в три-четыре утра.
— О'кей, — с задумчивым видом произнес Патрик. Записывать он ничего не стал, поскольку знал, что перед уходом получит копию результатов вскрытия. — Что-нибудь еще?
Он сам слышал у себя в голосе надежду. В последние недели они блуждали вслепую, не имея ничего конкретного, что бы продвинуло расследование вперед, и он надеялся хоть на какую-нибудь соломинку.
— Да, нам удалось извлечь из ее руки несколько интересных волосков. Я предполагаю, что преступник раздел ее, чтобы удалить возможные следы, но не заметил, что в последние мгновения она за что-то схватилась.
— А эти волоски не могут происходить из мусорного контейнера?
— Нет, учитывая их расположение в сжатой руке.
— Ну и? — Патрик почувствовал, что у него от нетерпения прямо поднимается температура. По лицу Педерсена он видел, что они наконец получат нечто полезное. — Что это за волоски?
— Ну, сказав «волоски», я выразился несколько небрежно. Это собачья шерсть. От испанской борзой, чтобы быть точным. Сведения Государственной лаборатории судебной экспертизы. — Он положил перед Патриком бумагу с результатами, которая милосердно закрыла фотографию Лиллемур.
— Можно ли установить, какой конкретно собаке принадлежат волоски?
— И да и нет, — ответил Педерсен, с некоторым сожалением покачав головой. — ДНК собаки столь же индивидуальна и определима, как у человека. Но как и с человеком, для выделения ДНК требуется, чтобы сохранилась луковица волоса, а когда собака теряет волоски, они чаще всего оказываются без луковиц. В данном случае никаких луковиц не сохранилось. С другой стороны, вам повезло, потому что испанская борзая — это очень необычная порода. Во всей Швеции найдется только порядка двухсот экземпляров.
Патрик смотрел на него с восхищением.
— Ты можешь это с ходу сказать? Насколько же широкое образование вы получаете?
— Ну, после сериала «CSI: Место преступления» наша профессия действительно шагнула вперед, — засмеялся Педерсен. — Публика думает, что мы знаем все на свете! К сожалению, вынужден тебя разочаровать. Просто мой тесть случайно является одним из двухсот владельцев испанских борзых, и при каждой встрече мне приходится выслушивать массу сведений об этой злосчастной собаке.
— Знакомо. Не по семье моей теперешней невесты — ее родители, к сожалению, несколько лет назад погибли в ДТП, а по отцу моей бывшей жены. В его случае главной темой для обсуждения всегда были машины.
— Да, родители жен часто имеют свои минусы, но нам тоже со временем придется оказаться в этой роли. — Педерсен засмеялся, но потом вновь обрел серьезность.
— Если у тебя возникнут вопросы по поводу собачьей шерсти, обращайся прямо в лабораторию. Мне известно не больше, чем написано в этих бумагах, и ты можешь получить копии.
— Замечательно, — сказал Патрик. — У меня есть только еще один вопрос. Не связана ли смерть Лиллемур с какими-либо сексуальными посягательствами? Нет ли признаков изнасилования или чего-то подобного?
Педерсен помотал головой.
— Никаких. Правда, это еще не означает, что убийство не было вызвано сексуальными посягательствами, но никаких доказательств, указывающих на это, не имеется.
— Тогда спасибо, — поблагодарил Патрик и уже начал вставать с кресла.
— А как продвигается другое дело? — вдруг спросил Педерсен, и Патрик тяжело плюхнулся обратно в кресло. На его лице явно читалось чувство вины.
— Оно… оно, к сожалению, немного отошло на задний план, — мрачно ответил он. — Поднялась такая чертова шумиха с телевидением, газетчиками и начальниками, которые непрерывно названивают, спрашивая, удалось ли нам сдвинуться с мертвой точки, что… то дело, к сожалению, практически лежит без движения. Но так больше продолжаться не будет. Я немедленно берусь за него всерьез.
— М-да, кто бы ни совершил это преступление, полиции необходимо его безотлагательно поймать. Я ничего подобного еще не видел, и чтобы убить таким образом, требуется изрядная доля хладнокровия.
— Да, знаю, — угрюмо произнес Патрик. Ему вспомнился голос Керстин, звонившей пару часов назад, и то, как безжизненно и безнадежно он звучал. Патрик не мог простить себе, что забросил расследование смерти Марит. — Но, как я уже сказал, теперь приоритеты будут расставлены по-другому. Я надеюсь получить кое-какие ответы уже сегодня. — Он встал, взял протянутую Педерсеном пачку бумаг, пожал ему руку и поблагодарил.
Вернувшись к машине, он поехал в сторону того места, где надеялся найти некоторые ответы. Или, по крайней мере, новые вопросы.
— Ты узнал у Педерсена что-нибудь полезное?
Мартин слушал и записывал, пока Патрик кратко пересказывал ему результаты беседы.
— Про собачьи волоски — это чертовски интересно. Дает нам кое-что конкретное для движения вперед. — Он продолжал слушать. — Резаные раны? Понимаю, о чем ты подумал. Кое-кто становится более интересным. Новый допрос? Да, непременно. Я могу взять с собой Ханну, и мы ее обработаем. Нет проблем.
После короткого «пока» он положил трубку и немного посидел молча. Потом встал и отправился на поиски Ханны.
Ровно через полчаса напротив них в комнате для допросов сидела Йонна. Далеко ходить, чтобы ее забрать, не пришлось — она находилась на своем рабочем месте, в универсаме, напротив здания полиции.
— Послушай, Йонна, мы уже беседовали с тобой по поводу вечера пятницы. Может, тебе есть что добавить?
Уголком глаза Мартин заметил, что Ханна впилась в девушку взглядом. Она обладала способностью делать настолько строгий вид, что даже ему хотелось сразу выложить все возможные прегрешения без остатка. Он надеялся, что она окажет такое же воздействие на сидевшую перед ними девушку. Но Йонна отвела взгляд, уставилась в стол и лишь пробормотала нечто нечленораздельное.
— Что ты сказала, Йонна? Говори отчетливее, мы тебя не слышим! — потребовала Ханна.
Мартин увидел, что резкость в ее голосе заставила ту поднять взгляд. Не подчиниться требованиям Ханны было невозможно.
— Я рассказала о пятнице все, что знаю, — тихо, но все-таки четко произнесла Йонна.
— А я так не думаю. — Голос Ханны разрезал воздух, как одно из лезвий, которые Йонна использовала для терзания собственных рук. — Я полагаю, что ты не рассказала и толики того, что знаешь!
— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Йонна подтянула рукава кофты, инстинктивно и нервно.
Мартин различил под кофтой шрамы и вздрогнул. Он просто не понимал этого. У него не укладывалось в голове, как можно добровольно наносить себе такие увечья.
— Не лги нам! — Ханна повысила голос, и Мартин почувствовал, что тоже подпрыгнул. Черт, до чего она крута. — Мы знаем, что ты лжешь, Йонна, — продолжала Ханна, теперь коварно понизив голос. — У нас имеются доказательства того, что ты лжешь. Смотри не упусти шанс рассказать обо всем, что случилось.
Лицо Йонны накрыла тень неуверенности. Она непрерывно щупала большую вязаную кофту, в которую была одета, и, немного поколебавшись, сказала:
— Я не понимаю, о чем вы.
Ханна ударила рукой по столу.
— Кончай нести ерунду! Мы знаем, что ты ее резала.
