читалось безумие и мольба.
– Спаси моего сына, – прошептала она дрожащим голосом, стиснув пальцами полу его плаща.
Дарон смущенно уставился на носки сапог. Ксин мягко отодвинул кузину в сторону и подошел к лежащему Милину. Мальчик был погружен в глубокий сон. От Дарона Ксин знал, что это продолжается уже вторую неделю. Слабое и поверхностное дыхание появлялось необычно редко. Ксин еще не чуял Присутствия, но на мертвенно-белом лице мальчика уже виднелись первые признаки Превращения – посиневшие веки и приоткрытые губы, открывавшие пожелтевшие зубы, пока нормальной длины.
Ксин поднял одеяло. Как он и предполагал, мальчик был крайне истощен. Шея его была забинтована.
– Снимите, – Ксин показал на повязку, – я хочу посмотреть.
Желание Ксина было поспешно исполнено. На шее имелось пять двойных следов укусов, некоторые уже зажившие, другие, в особенности самые свежие, еще не успели затянуться. Тот, кто наслал вампира, мог вызвать смерть уже с первого раза, однако предпочитал, чтобы мальчик постепенно превратился в чудовище…
Ксин дал знак, что осмотр закончен.
– Сколько человек постоянно с ним?
– Шестеро солдат и я, – ответила Мара.
Ксин присвистнул сквозь зубы: сколь могущественна должна была быть воля, способная управлять вампиром и к тому же зачаровать целых семь человек, в том числе отчаявшуюся мать!
– И никто ничего не заметил?
– Даже легкого обморока. Свеча, на которую я смотрела, просто вдруг стала короче, – сказала немного успокоившаяся Мара. – Я посмотрела на Милина, и там снова была кровь… – она содрогнулась, – а бинт порван…-
Гримаса боли искривила ее губы.
Ксин быстро схватил ее за плечи.
– Смотри мне в глаза! – решительно приказал он.
Она послушно подняла голову. Его зеленые кошачьи глаза излучали спокойствие…
– Ты устала, очень устала, хочешь спать, – медленно проговорил он, – сейчас пойдешь к себе в спальню, ляжешь и крепко заснешь. Проснешься через шесть часов, будешь сильная и сможешь сражаться за своего сына.
– Да, да… – прошептала она и чуть пошатнулась.
Ксин поддержал ее, а Дарон хлопнул в ладоши. Прибежали девушки-служанки.
– Отведите госпожу в постель, – приказал он.
– Видел я уже подобные штучки, – заговорил Дарон. – Спасибо тебе, я неделю не мог ее уговорить, чтобы она пошла вздремнуть хоть немного. А ты что собираешься делать?
– Иду в баню, – ответил Ксин. – До захода солнца ничего не случится, а на ночь приду к Милину и подожду…
– Справишься?
Котолак обернулся и прищурил глаза.
– Не знаю, – спокойно ответил он.
СХВАТКА
Последние розоватые отблески уже гасли под сводом пепельно-серого неба, постепенно приобретавшего все более глубокий темно-синий цвет. В комнате Милина во всех подсвечниках горели свечи, а в углах и возле дверей, словно статуи, стояли, опираясь на копья, стражники.
– Найдешь эту проклятую тварь? – спросила Мара.
Ксин отошел от окна.
– Нет, – отрицательно покачал он головой, – не смогу.
– Почему? – удивилась она. – Ведь ты же их чуешь.
– Это не относится к анимантам. Они, прежде чем, изменятся, совершенно обычные люди, которые часто даже сами ни о чем не подозревают. Это не сверхъестественные существа, и потому я не могу ощутить их Присутствия. Сила Онно, таящаяся в них, связана чужой волей.
– Хочешь сказать, что где-то здесь, в замке, живет какой-нибудь неприметный человек, у которого внезапно, ни с того ни с сего, по ночам вырастают клыки и он приходит сосать кровь моего сына? – раздраженно бросил Дарон.
– Именно так, но это не все, должен быть еще какой-то источник злой воли. Сила вампира столь велика, что им не может быть один человек, даже несколько, здесь должна быть большая группа тех, кто знает, чего хочет.
– Не в замке. Истребители говорили то же самое, так что я для надежности приказал повесить каждого, о ком ходили слухи, что он занимается магией.
– Жаль, что ты не сровнял с землей всю провинцию.
В глазах Дарона появился странный блеск.
– А что, помогло бы?
– Сомневаюсь, – охладил его пыл Ксин.
– Скажи, почему так случилось, – спросила Мара, – и почему Милин?
– Наверняка из мести. Они нанесли удар по сыну, чтобы она была более мучительной, к тому же, может статься, он и вас загрызет…
– Перестань!
– Прости, Мара. Пора вызвать главу истребителей.
– На что он тебе? – удивился Дарон.
Ответом был лишь нетерпеливый взгляд Ксина. Дарон поспешно вышел и вскоре вернулся с Бертом.
– Приветствую вас, – холодно проговорил истребитель, – чем могу служить?
– Я хотел согласовать с вами способ уничтожения чудовища, – сказал Ксин.
– С нами? А что, в нас еще есть нужда? – В голосе Берта зазвучали издевательские нотки.
– Да, – невозмутимо ответил Ксин, – займемся этим вместе.
Наступившая тишина затянулась сверх всякой меры. Берт презрительно выпятил губы. Дарон не выдержал.
– Ты, собака! – рявкнул он, потеряв самообладание. – Я уже второй месяц вам бесплатно жрать даю, и ты еще смеешь огрызаться? – В ярости он схватил истребителя и тряхнул так, что у того едва не оторвалась голова. – Или вы сейчас же начнете делать то, что я вам прикажу, – прорычал он, – или… – Неожиданно Дарон успокоился, блеск в его глазах погас, и он на мгновение задумался. – Сегодня как раз привезли дрова, так что мигом могу для вас кольев настрогать. Увидите, как ловко тут ими орудуют!
Берт, видимо, успел уже хорошо узнать Дарона, поскольку вся его смелость куда-то исчезла.
– Так точно, хозяин. Как тебе будет угодно, – услужливо пролепетал он.
– Я отвлеку на себя все его чары, – заговорил Ксин, – а вы постарайтесь найти способ к нему в это время приблизиться. Остального, надеюсь, вам говорить не нужно?
– Большая опасность грозит тебе, капитан, это может привести к необратимому повреждению разума…
– Не твое дело, делай что положено, а о себе я как-нибудь сам позабочусь! – разозлился Ксин и повернулся к Берту спиной.
– Что-то ему сегодня не везет, – проворчал Дарон, когда за истребителем закрылась дверь.
– И от тебя тоже особого толку не будет, – заявил Ксин.
– А это еще почему? – спросил Дарон.
– Не умеешь владеть собой, будешь только мешать.
– Могу и помолчать, – предложил тот.
– Не в том дело, тебе пришлось бы перестать думать.
– Ага. – Он направился к выходу. – Впрочем, говорят, будто мне это совсем нетрудно…
Ксин и Мара остались одни, и в наступившей тишине таившееся всюду беспокойство начало приобретать почти ощутимые очертания. В комнате даже при зажженных свечах, казалось, было темно. И
