— Ну и зря, — фыркнул Марсель. Возможность без ущерба куда-нибудь урониться или закопаться влекла виконта со страшной силой, вздыбившийся склон с гадкой осыпью, так и норовившей сползти вместе с путниками в овраг, — нет, но Алва шагал напролом, а Валме сопровождал, рискуя переломать ноги. — За пару часов добраться из Бакрии до Надоров и тащиться по ним пешком — извращение.
— Несомненно.
— Носиться со своим проклятием тоже, — еще разок попытал счастья в сводничестве Марсель. — Ты боишься навредить даме и уходишь, а другие приходят и вредят ей же без всяких проклятий. Вроде Окделла или покойного Килеана... Да, я тебе говорил, что Лионель отлично ладил с Марианной? Сейчас она станет говорить иначе, ибо Эпинэ оглупляет, но можешь поверить — Савиньяк баронессу устраивал, а уж как устроил бы ты!
— Да пребудет с ней Эпинэ, а Лионеля я бы в жертву предпочел не приносить. Если не будет другого выхода, Елену он как-нибудь вытерпит, но зачем принуждать себя к тому, что другой сделает с удовольствием?
— Угу. Наделять других своими добродетелями пристойней, чем искать в них свои же пороки. Это не я сказал, не подумай...
— Само собой, не ты. Валмоны видят в ближних не добродетели и пороки, а то, что может пригодиться, и то, что мешает.
— Тебя послушать, какой-то Мэгнус выходит — что не съест, то забодает.
— Скорей капюшонная змея. Со сторонним дураком, не в том месте и не в то время оказавшимся, связываться не станет, разве что капюшон распустит. Но вот если рядом кладка, извините...
— Я предпочитаю уют и покой, — буркнул Марсель. — Окончательно я в этом уверился на бастионе... Или на козле. Не помню уже, но точно не на ызарге... Уют превыше всего, хотя от него бывают пузо и подагра, только какой уют без цветочниц и приличных физиономий?
— Да уж, — согласился Ворон. — Не вломись к виконту Валме обнаглевшее мироздание, кто бы об оном виконте хоть слово дурное сказал?
— Папенька. Пусть уж лучше будет мироздание, от него по крайней мере отделаться можно... Не хочешь позавтракать, а то я мяса прихватил? Конечно, один день можно попоститься, но сам же говоришь, приносить себя в жертву глупо.
— Тащить на себе гнилье глупее.
— Ну да, я слышал, что выходцы все портят, но, пока мы с Зоей болтали, вокруг ничего не сгнило и сам я не уснул. А если не уснул я, почему должно протухнуть мясо? Ты можешь бежать помедленнее? Мне надо сумку открыть…
Завтракать сели на поваленном еще зимой дереве. Завернутая в лепешки козлятина выглядела и пахла прекрасно, что и требовалось доказать. Если б еще эта струна, то есть песня, в башке не звенела!
3
— Против центра и правого крыла, что вполне ожидаемо... А резервы придерживает... — бормотал не отрывавший от глаза окуляр фок Варзов, обращаясь сразу ко всем и ни к кому, — как же было бы проще, введи он в бой все силы разом.
Резервы Бруно... Жермона они тоже беспокоили. Сейчас на занятые талигойцами курганы надвигались силы, хоть и превосходящие обороняющихся, но не так чтобы слишком. Сорок — сорок пять тысяч, включая кавалерию, на этом сходились все напряженно разглядывавшие врага офицеры. Значит, не менее трети дриксенской армии скрывается где-то за рощами на западном краю поля.
Марширующие к курганам две трети тоже впечатляли. Уже построившиеся, как положено, в две линии, они шли, стараясь держать общее равнение. Стройную и в чем-то даже красивую картину нарушала лишь конница. Все же Бруно осторожен до сумасшествия! Ночь напролет его кавалеристы не слезали с седел, патрулируя окрестности и беспокоя «фульгатов», а сейчас чуть ли не все подчиненные молодого Хелленштерна маячат перед талигойскими аванпостами, прикрывая пехоту. Сама же пехота движется с такой осторожностью, что можно не сомневаться — Бруно готов и к тому, что «фрошеры» атакуют первыми.
— Прогуляемся, — бросил фок Варзов, уводя Жермона от напряженно молчащей свиты. — В общем, дело ясное, и оно в том, чтобы выдержать, когда фельдгусь пустит в ход припрятанные козыри. Согласен?
— Да.
— Этих вот бодрячков мы должны удержать перед курганами. Обойти нас у Бруно не выйдет, остановим, и хитрец это понимает. Скорей всего, он будет высасывать из нас соки, а потом ударит в самом опасном месте. Снова согласен?
— Да.
— Значит, мы тоже будем беречь Райнштайнера до последнего. О чем думаешь?
— Обо всем понемногу. О резервах Бруно, о Давенпорте, даже об Ульрихе-Бертольде... Ойген считает его нашим талисманом.
— Райнштайнер, когда не воюет, суеверен, как сорок мельников, хотя что-то в этом есть. Хайнрих не слез бы с перевалов, даже желая сделать гадость зятю, — подданные такого не поняли бы, а тут гаунау с бергерами разбежались в разные стороны, даже не гавкнув.
— Там. Здесь бергеры рвутся в бой... Они в самом деле считают, что в этот год лучше не воевать, и раз уж это дошло до Хайнриха, маркграф просто обязан был уважить предков. Другое дело дриксы — эти имеют наглость лезть в Марагону, наплевав на обычай. Что ж, тем хуже для них...
— Будем надеяться, что хуже, — без особого восторга согласился маршал. — Ладно, хватит гулять, пора назад.
— Вы как?
— До вечера дотяну. Глянь-ка.
Солнце встало за спинами талигойцев и ярко высвечивало наконец-то преодолевшую луг дриксенскую армию. Кавалерия организованно, не придерешься, уступила дорогу пехоте, а сама собралась за ее левым флангом, уже готовая действовать. Жермон поднял трубу и увидел, как сразу в четырех местах суетятся, устанавливая тяжелые пушки, вражеские артиллеристы.
— Как только прекратят, жди начала.
— Раньше. Вейзелю велено открыть огонь по своему усмотрению. Он человек неторопливый, но не в нынешних обстоятельствах.
— Я бы начал уже сейчас.
Вейзель счел так же. Над Мельниковым лугом раскатились первые за сегодняшний день пушечные выстрелы.
Глава 7
1
— Далековато... — фыркнул кто-то из адъютантов. — По сплошному строю еще можно попасть, а по этим...
— Ну, хоть попугают...
— Хорошо им! А мы тут торчи!..
— Отпросись к «фульгатам»...
