Охотник на ведьм

двадцать, и я решил зайти внутрь. Присел на скамью, чтобы не мешать молящимся, и начал разглядывать убранство костела. Красиво раньше строили, ничего не скажешь, только к чему все это? Написано же: «не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе…». Однажды, я задал этот вопрос служителю церкви — как же так, ведь пишут иконы, расписывают храмы, изображая Жития Святых? Святоша с задатками хорошего менеджера и присущей любви к словоблудию вывернулся, мол: «если мы кланяемся иконе — как иконе, а человеку — как человеку, то не грешим! А если как Богу — то тяжко грешим. Такое поклонение будет скоро требовать от людей антихрист. Поклонение же иконам с образами Бога или живыми друзьями Бога и богами по благодати есть дело правое и богоугодное, и здесь нет никакой измены». Бред, господа, чистейшей воды; но бизнес хороший, ничего не скажешь.

Мое внимание привлекла надпись на русском языке, выполненная на плите белого мрамора. Подошел поближе и прочитал: «Юлия Александровна Татищева, кавалерственная дама Орденов Св. Екатерины и Марии-Луизы, супруга Российского посла при Австрийском Императоре. На пути своем из Вены в С.Петербург, скончалась здесь, в Ковно, на сорок девятом году от рождения, апреля 22 дня, 1834 г . Погребена в сей церкви. Боже Великий и Милосердный, упокой душу усопшей рабы твоей».

— Интересуешься? — позади меня раздался голос отца Казимера.

— Да, интересно, что это за дама такая была, — мы поздоровались и не спеша направились к выходу. Кстати, я давно заметил, что за все время нашего знакомства Казимерас ни разу не подал мне руки. Когда у него спросил про причину такой неприязни, он даже засмеялся, чем изрядно напугал пожилую прихожанку, стоявшую у дверей костела.

— Нет, Александр, ты неправильно понял, — он улыбнулся. — Если я подам тебе на людях руку, ты к ней приложиться должен. А тут, видишь, какое дело — еще неизвестно, кто из нас и кому руки целовать должен, — ты мне, или, наоборот, я тебе кланяться, учитывая некоторые события. Ладно, — махнул рукой он, — все еще надеюсь когда-нибудь узнать. А вот дама эта, надо заметить, очень интересная персона — как следует из записок графа Александра Ивановича Рибопьера: «Государь поручил мне разузнать под рукою, как себя держит в Вене посол наш Татищев, на счет котораго дошли до Государя неблагоприятные слухи. Жена посла, Юлия Александровна Татищева, родом Конопка, а по первому браку Безобразова, с которою я был близко знаком, прехитрая и претонкая штука, была в то время в Петербурге. Она опасалась, как бы я не занял места ея мужа, или же как бы не представил о нем чего-либо неблагоприятнаго. Татищева явилась ко мне и всячески убеждала отказаться от предлагаемаго посольства, на которое, говорила она, меня назначили только с целью удалить от Государя».

— Второй раз, после смерти первого мужа? — спросил я. — Разводы в те времена вроде не поощрялись?

— Ошибаешься, Александр, — сказал ксендз, — в аристократической среде практиковались, правда, не все женщины решались на этот шаг; как сейчас говорят — только самые «продвинутые». Называлось это «разъездом», что госпожа Татищева и сделала — разошлась в 1813 году с первым мужем, Николаем Алексеевичем Безобразовым, и сразу же вышла за известного в те времена дипломата — Татищева Дмитрия Павловича.

— Молодая была, — заметил я, — сорок девять лет.

— Да, молодая. Был бы мост, может, ничего бы и не случилось.

— Не понял?

— Упоминание о ее смерти есть в дневнике Долли Фикельмон, женщины, которая была другом Пушкина[22], — ответил Казимерас и, прищурившись, начал цитировать:

«23 мая. …Мадам Татищева скончалась в Ковно после печального происшествия. Перед смертью она завещала попечению Императора и Императрицы мадемуазель Безобразову, дочь своего мужа от другого брака. Ее взяли фрейлиной во дворец, и она только что прибыла с Апраксиным, привезшим сюда и свою дочь Лидию. Бедная Татищева выехала из Вены в октябре, чтобы доставить в Петербург этих двух молодых особ. Ночью она решила переправиться на пароме через реку в окрестностях Ковно. Благополучно достигла берега с первым паромом. Вторым рейсом перевозили экипаж с девицами Апраксиной и Безобразовой, а также фургон с приготовленными для Петербурга туалетами и драгоценностями, который сопровождали камердинер и горничная. Неожиданно паром ударился в какую-то лодку, и одна из повозок опрокинулась в реку. Татищева, которой и до этого нездоровилось, ожидала на другом берегу; она услышала громкие крики, и вслед за тем кто-то сообщил ей, что обе барышни утонули. В действительности же в реку упал только фургон со всеми красивыми вещами, а находившиеся в нем камердинер и горничная были спасены. Девицы не пострадали. Для Татищевой этот испуг оказался смертельным. Едва живую ее перевезли в Ковно, нервная горячка осложнилась многими другими недугами, и после долгих страданий она недавно скончалась, вдали от мужа, дочери и всего привычного для нее существования. По какой-то странной прихоти Провидение привело ее умирать в родные места — она родилась в окрестностях Ковно, откуда необыкновенная красота и ловкость вывели ее на блистательную арену высшего общества. Она была особой доброй, умной от природы. И за эти поистине замечательные качества ей можно простить весьма фривольную жизнь, но, несомненно, она была бесценным другом Татищеву, и я уверена, что он будет очень скорбеть о ней».

— Феноменальная у вас память, святой отец.

— Учителя хорошие были, — грустно ответил он.

Да уж, судя по последним строкам, строгостью нрава Юлия Александровна Татищева не отличалась, а вот насчет ее родного города автор дневника немного ошиблась. Так, слегка заплутала в географии (на двести километров в сторону Гродно), спутав Каунас с городом Слоним, в окрестностях которого (в родовом имении) и родилась госпожа Татищева. Первое упоминание о нем встречается в Ипатьевской летописи и датируется 1252 годом. Красивый город, с историей; даже озеро Бездонное, находящееся неподалеку — и то имеет свое предание. Как гласит легенда, однажды в деревню пришла нищенка. Ходила по деревне, просила милостыню, а к вечеру собралась в дорогу. На краю деревни жили отец с сыном, которые пригласили ее в дом, посадили за стол и накормили. В благодарность за их доброту женщина, уходя, сказала: «Быстро собирайтесь и уходите на север, потому что деревни вашей скоро не станет, только не оглядывайтесь». Отец с сыном бросились вон из деревни, забрались на пригорок, но не сдержались и оглянулись. На том месте, где стояла деревня, плескалось большое озеро. А они, в наказание за излишнее любопытство, превратились в два камня, которые местные называют «батька с сыном». Историки утверждают, что деревня на месте озера действительно была; рядом есть кладбище, которому 850 лет. Мостовая на кладбище давно вросла в землю и уходит… Да, именно — уходит в озеро. При этом никаких населенных пунктов поблизости нет, а кто будет возить покойников издалека? А еще на глади озера появляются крест-накрест дорожки. Вся поверхность гладкая, а по этим дорожкам бежит рябь. Говорят, что эти дорожки появляются там, где когда-то были деревенские улицы.

— Ладно, оставим прошлое, — он махнул рукой, — займемся делами нынешними, причем, скажу честно, не менее грустными.

— Что-то случилось?

— Если честно, даже не знаю, с чего начать, чтобы не показаться в твоих глазах идиотом.

— Вы знаете, Казимерас, последнее время я слышал такое количество невероятных вещей, что меня сложно удивить.

— Periculum in mora[23]. Раз так, слушай, — он снял очки, долго протирал стекла, поджав губы, будто не решаясь начать рассказ. Я не торопил, уже твердо зная, что меня это коснется. Кожей опасность чувствую. Казимерас закончил полировать очки и начал рассказывать.

— Ко мне обратился один из прихожан. Пожилой человек, но в прекрасной физической форме. Крайне религиозен, что исключает возможность вранья. Пришел ко мне поговорить. Позволю себе заметить, что это была не исповедь, иначе о нашем разговоре, ты бы не узнал. Не знаю, слышал ли, но в последнее время в газетах упоминалось несколько трагических случаев нападения волков на людей. Точнее, волкособов, то есть помесь волка и собаки.