из «Пути к причалу» нравится.
— Я к этой песенке не имею никакого отношения, — сказал я. — И при чем здесь то, что я писатель?
— Вам бы мне отказать стыдно было. Не каждого ночью из постели вытащишь.
— Что сделают с девушкой? — спросил я.
— Вернут вещи, сообщат на работу или в техникум и отправят на все четыре стороны… Мало ее наказывали в детстве. У нас строже, — сказала Аня.
— Где у вас?
— В Осетии. У нас много еще осталось старого. У нас и пережитки есть. Меня первый муж украл, похитил. В горы увез. Прямо с экзаменов в десятом классе. Только через три года я от него удрать смогла… А здесь уж восьмой год живу. Муж у меня военный летчик. И сыну восемь. Хотите, карточку покажу? — И она показала мне карточку доброго круглолицего российского парня в военной форме. И карточку сынишки.
Мне уже хватало впечатлений.
Я рад был, когда показались пригороды Котласа и Аня ушла.
Пожалуй, я впервые почувствовал, что здорово устал за рейс. Дороги требуют напряжения, даже когда не попадаешь в большие шторма.
На верхней койке посапывал капитан с нашего каравана Ижов, очень обходительный, сильно пожилой человек, начавший плавать чем-то ниже юнги еще в середине двадцатых годов. Он проснулся, когда хлопнула дверь за Аней, протер глаза, свесился с полки, глотнул пива из горлышка, сказал:
— Доброе утро, Виктор Викторович! Как спали?
— Хорошо, — сказал я.
— А мне сейчас бабушка снилась, — сказал капитан Ижов. — У моей бабушки было имение недалеко от лермонтовских Тархан. И однажды великий князь приехал — бабушка хотела имение продать. Так вот, князь посмотрел и покупать отказался. Сказал, что такого имения нет у самого царя и ему, великому князю, оно тоже потому не пристало. И сейчас мне бабушка приснилась.
— Трогательно, — сказал я.
— Бабушка умерла в Швейцарии, — сказал Ижов.
— Еще несколько лет назад о таких вещах молчали в тряпочку, — сказал я.
— Я тоже молчал, — согласился Ижов. — Я прожил трудовую жизнь от киля и до клотика. И хотя мог удрать к бабушке тысячу раз, даже не думал об этом никогда… А теперь жаль стало старушку — одиноко ей помирать было… Внизу есть еще пиво?
Я подал ему бутылку.
— А знаете, какое мне первое поручение было, когда я первый раз на судно пришел? — спросил он, пускаясь в воспоминания. — Гуся капитан приказал отнести его любовнице. Это же в голодные годы было. И вот я марширую по Питеру с гусем, а гусь возле Казанского собора от меня драпанул…
Но это я слышал уже сквозь сон. Сложности российской жизни сморили меня окончательно.
Была тьма и осенняя слякоть в Ленинграде, когда мы вышли из вокзала к стоянке такси, отягченные авоськами с копченым муксуном. Муксун ехал к нашим домашним. Он провисел всю дорогу за окнами вагонов и прокоптился еще больше паровозным дымом.
Разбираясь с машинами и выясняя, кто куда едет, мы как-то даже и не попрощались толком, хотя здорово привыкли друг к другу за перегон.
У меня было паршивое настроение. Не люблю я появляться домой под утро. И недавняя история с девушкой в красном пальто все не отпускала меня. Я думал о том, что мои попытки вмешательства в жизнь всегда бессмысленны и незаконченны, как и эта. Хорошо, что я хоть теперь понимаю это, признался в этом.
Я ехал по пустынному ночному Ленинграду, курил, сидя на заднем сиденье машины, и не мог отделаться от строчек Маяковского, которые бесконечно повторялись в голове: «Море уходит вспять… море уходит спать… море уходит вспять… море уходит спать…» Неужели все люди страдают от таких идиотских штук?..
На пустынном Невском слабо блестели лужи. Моя дорога заканчивалась. Позади остался обычный, спокойный — без происшествий и приключений — перегонный рейс. Наш СТ-760 сейчас торопился за целинным хлебом по огромной реке к Алтаю, туда, где Бия и Катунь, сливаясь, дают начало Оби, а может быть, наш СТ-760 свернет в Иртыш, воды которого катятся к Карскому морю от самой китайской границы. СТ-760 повидает Новосибирск и Омск, Томск и Тюмень, Тобольск и Барнаул. Мы привели его в привольные места. И сделали это хорошо, без аварий и лишних затрат. Приятно, когда работа сделана хорошо. В этом есть утешительное.
Такси выехало к Неве, и у поворота к площади Труда я увидел свою родную набережную. Она пряталась в ранних утренних сумерках за мостом Лейтенанта Шмидта.
Вот круг и замкнулся. Привет тебе, набережная Лейтенанта Шмидта! Рано или поздно, по воде или по суше — я возвращаюсь к тебе. И хорошо бы сейчас выпить с тобой, но мама не любит, когда от меня попахивает при возвращении.
Я видел возле набережной низкие силуэты спящих судов. Это были такие же, как и наши, самоходки. Они стояли в несколько рядов, носом к мостам. И ждали, когда их поведут в Салехард, на Енисей, Колыму или на Лену.
Заранее прошу прощения, пожалуйста, не удивляйтесь, что пишет Вам незнакомка, но мы немного, даже лично знакомы, правда, не в очень приятной обстановке, но все-таки оно оставило приятное впечатление о Вас.
Это было на севере в 64 году, где-то в конце августа или в начале сентября, точно не помню, но кажется так: станция Лабытнанги и до самого Сосногорска я сопровождала поезд Воркута — Москва, а Вы с товарищами (их, кажется, было двое) ехали откуда-то из командировки; я должна была выйти из Лабытнангского поезда и вернуться в Воркуту, а из Воркуты пришла телеграмма на станцию Сейда (кстати, два вагона, где ехали Вы и я из Лабытнангов, должны были прицепить к поезду Воркута — Москва) о том, что я должна сопровождать этот поезд до тех пор, пока не найдется начальник поезда, он был пьян, спрятался где-то в вагоне, его милиция в Воркуте не нашла. Как мне хотелось ехать, сами можете себе представить, но одновременно я с удовольствием это сделала, хотя этого Вы не заметили; наверное, это и к лучшему. Правда, эта поездка была не очень веселой, помните, какой был пьяный директор вагон- ресторана, в какой страшной позе он был. Конечно, не очень приятно вспоминать такую чепуху, но напоминаю Вам эти детали может, вспомните и меня?
Зовут меня Рая, я как раз сопровождала этот поезд, в пути все время беседовали в купе, вы с друзьями потягивали коньячок, подписали мне свой автограф.
Только я Вас очень прошу, не подумайте обо мне ничего плохого, я просто от приятного воспоминания, уважения к Вам пишу. Помните, как Вы смеялись надо мной, когда я сказала, что очень люблю моряков (пусть это будет чистосердечным моим признанием), Вы были в форме, но сказали с усмешкой: «А я, Рая, всего-навсего военный строитель».
Сейчас я закончила читать небольшую книжку Вашу, она называется «Сквозняк». Ездила летом в Нальчик домой и нашла на книжной полке, в суматохе забыла ее взять с собой, вчера прислал мне ее брат.
Витя, очень прошу Вас, не обижайтесь, пожалуйста, что отняла у Вас время, напишите мне ответ в нескольких словах, я очень прошу, и, если можно постарайтесь что-нибудь вспомнить из этой поездки, я хочу знать об этом ли Конецком я думаю или нет?
