больше нечего, собрался посмотреть на родную страну напоследок, — старик оглянулся на Ваньку и криво ухмыльнулся.
— Издалека едешь?
— Наши от Владивостока в ста пятидесяти километрах живут. Когда всплыли окончательно — уже несколько месяцев после войны прошло… В ближайшем опустевшем рыбацком посёлке обосновались, так там с тех пор и обретаемся.
— Откуда вспыли? — окончательно запутался Ванька.
— Ты всё равно не поймёшь… А поймёшь — не поверишь. В общем, когда война началась, я на подлодке служил. Только на боевое дежурство заступили. А эти подводные атомоходы вообще обнаружить невозможно, если они сами себя не засветят. Можно залечь на дно и месяцев семь лежать тихо, продовольствия хватит, питьевую воду и воздух установки прямо из морской воды вырабатывают. Подлодка — целый город, больше вашей Семёновки. А на борту — ракеты с ядерными боеголовками, одного судна хватило бы, чтобы четверть Китая с карты стереть, если аккуратно целиться. Экипаж — больше ста человек, все один к одному подобраны, по полгода в стальном гробу на дне океана болтаться не с каждым можно. Команда…
— Так ты в войне участвовал? — Ванька не верил своим ушам: из ветеранов не выжил никто, ни в Семёновке, ни в Матвеевке, поэтому истории о войне перевирали люди, которые к ней никакого отношения не имели.
— Странно получилось. Вроде и участвовал, а вроде и нет. Короче, когда мы приказ получили, находились в Индийском океане… Как тебе объяснить… Далеко от цели. Сразу легли на курс, пошли к заветным берегам, — он ухмыльнулся, — разряжать по ним весь наш арсенал. А пока шли, от мира уже ничего не осталось. На такое, конечно, не рассчитывали. Думали, конфликт будет по книжкам развиваться, постепенно, все единицы успеют выйти на позиции… Никто такой стремительной эскалации не ожидал. На четвёртый день уже связь с Москвой пропала, на пятый — с Владивостоком. Приказ есть приказ — мы, понятное дело, дошли до Западного побережья и добросовестно отутюжили его как следует ещё раз, только там уже к тому моменту всё в руинах лежало. И береговая охрана, и противоракетная оборона… По нам даже никто не работал. Выпустили ракеты, погрузились и пошли обратно. Картина уже ясна была: ни тебе Китая, ни Индии, ни Японии, ни Австралии. Ничего не осталось. Чего уж там о России говорить, или о Штатах… Особенно, конечно, густонаселённым странам тяжело пришлось: хотя по Европе по началу нейтронным оружием больше били, бактериологическим, химическим, думали — зачем разрушать, если можно будет ещё захватить, присоединить, пока не стало, наконец, ясно, что война превращается в коллективное самоубийство, и всё уже всё равно летит в тартарары… На определённом этапе уже ни с чем не считались. Били по городам, по трассам, по которым люди пытались спастись, убежать из-под бомбардировок… Как эта вот, по которой мы едем.
— А почему вас не нашли? Под водой не умели искать?
— Я же говорю, пойди найди её, если она двигатели отключила… Да и пока мы до позиции дошли, война уже, по большому счёту, закончилась. Мы, на всякий случай, залегли на дно, подождали ещё две недели. Ведь на тот случай, что человечество само себя полностью уничтожило, инструкций нет. Даже сдаваться некому было. Наш радист эти две недели постоянно эфир прочёсывал, почти не спал — все крупные города молчат. Москва молчит, Питер молчит. Владивостока тогда вообще уже не было. Отзывались ещё какие-то дальние гарнизоны, но потом и с ними связь пропала. Большинство подлодок тоже погибло. Те, которые у берегов Штатов, или в Заливе, или у Китая дежурили — всплыли, отстрелялись, обнаружили себя, и всё. Но они знали, на что идут. Так, как нам повезло только двум-трём экипажам. Однажды, когда уже окончательно поняли, что война кончилась, вышли на связь с ещё одной нашей лодкой, у которой порт приписки в Архангельске был. Те шли на острова какие-то… На Сейшелы, что ли, или на Мальдивы… Что-то этакое туристически-райское. Говорят, теперь уже всё равно, куда плыть: возвращаться, в любом случае, больше некуда. Мы тоже думали, может, податься на какие-нибудь дальние необитаемые острова в Тихом океане, если что-нибудь вообще уцелело. Хотя кому, к примеру, нужен какой-то индонезийский архипелаг? Но у нас многие офицеры были из Владивостока, матросы тоже всё больше из дальневосточных городков, как-то так вышло. Вот и решили переждать ещё, а потом всё-таки домой.
— А из врагов остался кто-нибудь? Из американцев? — ляпнул Ванька первое попавшееся, что пришло ему в голову.
— Что у них там на континенте творится, понятия не имею. Были же у них какие-то убежища, должны были люди выжить, по крайней мере, в первое время. Но по поводу суши тебе бы кого-нибудь из РВСН спросить, или из Генштаба, если бы кто в живых остался. А что касается моря, могу рассказать. Был один случай, месяца через три после конца света. Мы недалеко от бывшей Японии проходили… Она ведь под воду ушла, и Хоккайдо, и Хонсю… Китайцы, по-моему, взорвали термоядерный заряд на километровой глубине. Хороший ход: пожертвовав всего одной подлодкой, устроили япошкам Атлантиду. Пускай теперь грядущие цивилизации ищут их по нашим картам… После этого-то Владивосток и накрыло волной. Так вот. Мы как раз проплывали над Токио… Запеленговали что-то крупное. Система немного барахлила, её ещё перед выходом в море должны были отладить; первые три месяца она нормально работала, а потом — всё хуже и хуже. Так что сразу мы не поняли, с чем столкнулись. А поближе подошли — уже поздно. Я в тот момент в рубке был, всё сам видел. Никогда в жизни не забуду тот день… Внизу — затопленный мегаполис, по большей части разрушенный, но стоят и целые дома, даже небоскрёбы. В Японии ведь землетрясения часто бывали, так что они строили с таким запасом прочности, что выдержало даже Апокалипсис. И вот мы видим на радаре большой объект — вроде бы прямо рядом с нами, а в иллюминаторах и на мониторах ничего нет, вода ещё мутная, и вокруг только контуры небоскрёбов этих — наверное, деловой квартал там у них был, пока дела не стали совсем плохи. Мы и решили — просто упавшее здание запеленговали… И тут меня капитан локтём поддых как пихнёт, а сам за трубкой тянется… Из-за широкого такого здания, книжечкой, медленно показывается гигантская чёрная сигара… Прожекторы на носу и на рубке светятся… И рубка такая крылатая, характерная: американский «Трайдент» во всей своей красе. Меня пот прошиб. Они нас видят, и мы их видим. Но под таким углом друг к другу стоим, что торпеды сразу не выпустить, надо разворачиваться. Капитан трубку уже у уха держит, готовится командовать, но видит, американцы медлят. Может, просто уже весь боезапас расстреляли, но я думаю, в тот момент и в них, и в нас что-то сломалось, что-то мы поняли. Что пусть мы с ними и кровные враги, пусть с этой самой субмарины взлетали ракеты, которые потом падали на Питер, на Ростов, на Москву может даже, пусть мы превратили в пепел Калифорнию, но всё это позади. Война закончилась. Мы все просто выполняли свои приказы, и именно поэтому нашего мира больше нет. Именно поэтому ни им, ни нам некуда возвращаться, и три месяца спустя после окончания боевых действий мы всё ещё бесцельно, как собаки, потерявшие хозяев, кружим по океану. Нами никто теперь не командует, и значит, мы вовсе не обязаны вцепиться друг другу в глотку в последней схватке. Ни им, ни нам не нужна была эта маленькая бессмысленная победа в проигранной всеми войне. Радио молчало: всё было ясно без слов. В рубке у нас тоже стояла такая тишина, что можно было, наверное, услышать крик кита за тысячу километров. Пять, десять, пятнадцать минут тот «Трайдент» висел перед нами в мутной воде в центре Токио, а снизу на нас выжидающе смотрели выеденными рыбами глазницами двадцать миллионов мёртвых японцев. Через двадцать минут «Трайдент» посигналил нам прожекторами и медленно уплыл. Отдавал честь, надо думать…
Серафим Антонович замолчал, но Ванька не решался лезть с вопросами, чувствуя, что тот хочет сказать что-то ещё.
