может. И шлем тоже… А вот меч держать обнаженным не нужно.
— Вот она, сила женского обаяния, — изрек черт воспользовавшийся моментом, чтобы стащить с огня кусок мяса. — Соуса бы к нему…
— Эй, ангел-хранитель! — окликнул я его.
Ноль внимания. Словно иллюстрация к плакату: «Когда я ем — я глух и нем».
— Эй, черт! — повторил я попытку привлечь внимание рогатой нечисти.
— А? — отозвался он, потянувшись за добавкой.
— Просто хочу напомнить тебе, что сегодня пост.
— В смысле, таможню проходить будем? Так у меня ни валюты, ни наркотиков нет и даже спиртное закончилось. А Яга, раз делиться не хочет, пускай свою настойку куда угодно прячет. Вот конфискуют — будет знать…
— Не морочь мне голову! Пост — значит, поститься нужно, воздерживаться от употребления в пищу мясных продуктов и прочее.
— А я при чем?
— А разве ангелы не постятся? — вопросом на вопрос ответил я.
— Постятся, — подтвердил черт, снимая с головы неоновый нимб, который за последнее время несколько потускнел. Видимо, батарейки садятся, — Но сейчас я отрабатываю адское назначение, так что имею все нечистые права.
Но жизнь такая штука, что с правами отдельных граждан обычно не считается.
На пути Летучего Корабля из ниоткуда возникла переливающаяся, словно северное сияние, стена, в которую он с хрустом и вломился. Разлетелась в щепки лебединая фигура на носу корабля. Рухнул на наши головы сорванный парус, угодив в очаг и мгновенно вспыхнув. Летучий Корабль развернуло и ударило в сияющую преграду правым крылом.
— Полундра! — заверещал черт, оттаскивая в сторону пылающий парус.
Яга с удивительной для ее возраста прытью ушла от упавшей мачты длинным кувырком и, запрыгнув в ступу, подняла ее в воздух.
Не выдержавшее удара крыло сломалось, и корабль резко накренился. Нас прокатило по палубе в сопровождении дымящихся углей и рассыпавшейся снеди и выбросило за борт.
Я только и успел что схватить за руку Ливию, как оказавшаяся на удивление теплой вода сомкнулась над моей головой. Одежда моментально намокла и неодолимо потянула на дно. Я, не выпуская ладонь жены из своей руки, изо всех сил стремлюсь вытолкать ее наверх — к воздуху и жизни. Кольчуга тянет вниз. От нехватки кислорода в голове появляется и стремительно усиливается гул. Разноцветные огоньки пляшут перед глазами. Нужен глоток воздуха…
Что-то горячее касается моего лица. Сквозь хоровод огоньков проступает незнакомое женское лицо. Оно что-то говорит мне, пуская струйки пузырьков, но не получив ответа, сердито машет рукой и отплывает в сторону.
В легких такая боль, словно они вот-вот взорвутся, так что все происходящее вокруг кажется предсмертным бредом.
Перед глазами мелькают белые руки, рельефно облегающие стройные тела ярко-красные купальники, развевающиеся вокруг лиц белесыми ореолами белоснежные волосы.
Ослепительная вспышка. Сжигающая изнутри боль прорывается сквозь губы судорожным криком.
И чудотворное ощущение теплой узкой ладони в судорожно сжатых пальцах: «Я здесь, любимый. Я рядом».
Кто ходит в гости по утрам — тот поступает мудро.
За последние сутки Мамбуня Агагука узнал о барабашках больше, чем за всю предыдущую жизнь. Раньше он в их существование не верил, поскольку и слыхом не слыхивал, и поэтому они его не интересовали. Впрочем, как и он их. Но со вчерашнего дня все изменилось. Теперь каждый его шаг мог закончиться падением. И неизвестно заранее каким: то ли сам растянешься на полу, то ли на голову что- нибудь свалится. Одних шишек уже три штуки. Хорошо хоть за жизнь переживать не нужно — бессмертие, оно богам при рождении достаемся и до потери последнего верующего остается неотъемлемым. Но больно ведь… и обидно. Ладно бы слуги враждебных богов, но они как раз в тесноте и сильной обиде на весь мир сидят в одиночной камере, что значит — она у них на всех одна, такова цена провала. Но как смеет посягать на его спокойствие какая-то мелочь пузатая? Мамбуня именно так представил себе барабашку, и чтобы убедиться в противном, ему необходимо хотя бы раз воочию увидать неуловимого вредителя.
— Пантелей!
— Чего изволите? — поинтересовался горбун, появляясь на пороге.
— Мышеловки проверил?
— Проверил.
— Поймал?
— Три мыши и восемь немертвых.
— А барабашка?
Пантелей пожал плечами:
— Говорю же, бабские россказни это все.
— Тебя забыл спросить… А охотники как?
— Первыми ушли те, что с Отто. Они взяли целую кучу капканов, мышеловок и кольев для ям- ловушек и спустились в подвал. Вестей от них никаких не было. Пока вернулась только команда Павлика Отморозова, проверявшая верхние помещения.
— Каков результат? — оживился Мамбуня. Его руководитель службы информации и идеологии был наиболее смышленым из окружающих его немертвых, и поэтому на него возлагались особые надежды.
— Один ловец свалился с крыши. Нужно будет идти во двор и откапывать его из-под снега. Второй забрался на мачту с флагами, да к ней и примерз. Думаю, пускай до весны там посидит — ничего с ним не станется. Не опускать же из-за него знамена. То примета плохая.
— Попробуйте зацепить веревкой и стянуть помаленьку.
— Пробовали. Намертво примерз. Уж мы его и баграми за штаны, и камнем по лбу…
— Это как? — не понял, Мамбуня.
— Тоже безрезультатно, — признался горбун. — Ему что в лоб, что по лбу — все едино.
— Вы в него камнем кинули?
— А чем его еще сбивать прикажете? Коли под рукой ничего иного не оказалось. И так полбортика на булыжники разобрали. В усердии немереном и служебном стремлении, значится. Вот будет оттепель, повторим попытку.
— Ладно, — махнул рукой Агагука, вспомнив, что божеству его уровня не пристало беспокоиться о судьбе отдельно взятого приверженца, ему нужно мыслить глобально, о целых народах, странах и континентах. — То все пустое. Вы главное изловите мне мерзопакостного вредителя.
— А как?
— Как угодно! Ступай.
Горбун Пантелей флегматично пожал плечами и, тряхнув затянутыми в «конский хвост» волосами, побрел прочь из главной залы. Последнее время он все чаще мечтал о том дне, когда наконец-то накопит
