Дождавшись, пока мы рассядемся, а великий ясень-предсказатель выскажется насчет необходимости чистки рядов прорицателей от всяких сомнительных личностей — ренегатов, предателей и прочих изменников великим идеям предсказания светлого и не очень будущего — птица Гамаюн начала отрывисто вещать. С притопом да резкими взмахами крыла.
— Ну как? — потупив глазки, поинтересовалась вещая птица.
Мы, разумеется, в меру своей фантазии и воспитанности начали выражать восторг.
— Свежо!
— Оригинально!
— Передовые веяния…
Лишь ясень скептически хмыкнул и заявил:
— Белиберда.
Зря он так. С творческими людьми нужно быть мягче. Они ведь немного не от мира сего… в том смысле, что большую часть своего времени проводят, витая среди заоблачных высей. Птица Гамаюн обиделась на его насмешку, и нам стоило немалого труда отобрать у нее столовый нож, посредством которого она вознамерилась превратить великого прорицателя в груду дров.
— Это он от зависти, — заверил я вещую птицу, убирая от неё подальше все колющие и режущие предметы.
— И то правда, — согласилась птица. — Кто следующий?
— Что ждет меня? — спросила Леля, тряхнув рыжими волосами, которые в лунном свете отливают медью.
— Кому дарить? — поинтересовался черт. — Мне?
— Узнаешь в свое время, — пообещала птица Гамаюн. — Следующий…
— Я воздержусь — подняв руки, отступил на шаг Дон Кихот.
— Как хочешь, — не стала спорить птица-девица. — Значит, сюрприз будет.
— Какой сюрприз?
— Поздно. Теперь ни за что не скажу, не намекну даже… И не проси, и не умоляй.
— Молю лишь Господа нашего и Деву Марию… И будь что будет.
— Ну и ладно, — не стала спорить птица Гамаюн, надев на кукольное личико нарочито серьезную маску. Но надолго ее серьезности не хватило. На губах сама собой заиграла улыбка, а в глазах блеснули озорные искорки. — И нальет ли, наконец, кто-нибудь одинокой даме?
Дон Кихот, продолжая дуться, тем не менее галантно наполнил опустевший кубок пернатой вещуньи.
— Это так любезно, — обрадовалась она. — Можёт, и открою тайну…
Пригубив налитую жидкость, птица Гамаюн подняла на идальго изумленный взгляд и растерянно произнесла:
— Это же сок…
— Разумеется.
— Ну, все! — сглотнув, вещая птица отставила кубок в сторону и потянулась за кувшином с вином. — Ни-че-го не ска-жу, от-ра-ви-тель! — по слогам произнесла она.
— А она прикольная! — осклабился черт, пытаясь соорудить из белоснежной салфетки с золотым тиснением «ОБЩЕПИТ» в уголке некое подобие нимба взамен того, который ныне светит рыбам да прочим глубинным обитателям моря-Окияна.
Промочив горло вином, Гамаюн вернулась к выполнению своего призвания, обратив взор на былинного богатыря, пытавшегося соорудить из собранного под ясенем сушняка небольшой костер:
— Тебе, Добрыня сын Никитич, спою-поведаю судьбу твою грядущую.
Злорадно хохотнув, черт осторожно опустил на голову и укрепил на рогах бумажный нимб. Затем он расправил крылья и, закатив глаза кверху, словно в предобморочном состоянии, что в его представлении, по всей видимости, должно было сделать его похожим на ангела-хранителя, обратился к присутствующим со следующей речью:
— Зная, что ждет уважаемого богатыря Добрыню Никитича тяжкая участь… А кто добровольно согласится стать кобылой? Да хоть бы и жеребцом?! Совершенно верно, никто. Значит, налицо колдовство. А уж в этом я разбираюсь. И поэтому заявляю со всей ответственностью: превратить человека в коня
