посвежевшие и загорелые. И продолжат очень важное и нужное дело утилизации космического хлама. И Петр Янович Гиря снимет со своих плеч пудовый груз ответственности за их дальнейшую судьбу. Он все это затеял, понимая, что 'пионэры' не могут непрерывно собирать металлолом и макулатуру. Вот и организовал для них туристический поход с элементами риска и флирта на лоне космической природы. Но вот теперь выясняется, что 'пионэры' нашли 'артефакт'. И…
– Это значит, что они не вернутся, – вдруг отчетливо и как-то даже обреченно произнес молчавший доселе Зураб Шалвович.
Карпентер хмыкнул:
– Они и без этого вашего артефакта не вернулись бы.
– Откуда ты знаешь? – немедленно возбудился Сюняев.
– Оттуда… Просто я имел с ними дело – они все маньяки. Туда надо было слать не меня с оперативниками, а команду врачей психотерапевтов. Я сразу понял, что пока они не расковыряют эту комету на мелкие кусочки – не успокоятся. И даже если ничего не найдут, все равно не вернутся. Самолюбие… Ну, еще бы, такой бедлам устроили из-за какой-то паршивой кометы. Как людям в глаза смотреть!
Я подумал, что Эндрю Джонович очень хороший человек. Но уж очень земной. Не понимает он всей исторической значимости текущих событий. А, интересно, я понимаю? А кто-нибудь вообще понимает? Да никто не понимает, разве вот только один Петр Янович и понимает. Но молчит. Возможно, как раз потому, что понимает. И интересно бы узнать, что именно он сейчас понимает…
– Не волнуйся, есть там у них и психиатры, и психотерапевты и даже просто терапевты, – проворчал Гиря. – Даже один паталогоанатом затесался. Так что за них ты не беспокойся, лучше за нас побеспокойся…
Он сидел с отсутствующим видом. Наконец, как бы обращаясь к самому себе, устало произнес:
– Господи, кто бы знал, как она мне осточертела, эта глупая баба! Даже родить, и то не может по- человечески. Все через!..
Сюняев оторопело на него уставился:
– Какая баба?
– Наша высокоразвитая цивилизация, – Гиря отвернулся и выразительно добавил в сторону: – Мать ее…
– Тебе плохо?!
– Мне хорошо, – зло буркнул Гиря. – Мне так хорошо, что дальше уже некуда. Мой астрал, как ты знаешь, летит сейчас к звездным мирам. А полную безопасность я ему обеспечить не сумел. И на посошок не выпили, и даже не посидели… И спросить за это не с кого!
Мне пришла в голову мысль, что сейчас, пожалуй, самый подходящий момент сделать то, о чем просил Бодун перед расставанием. Я достал из кармана коробочку, открыл, подошел к столу и вывалил камешек на столешницу прямо перед носом у Гири. Он поднял на меня глаза и вяло поинтересовался:
– Что еще за фокусы?
– Это, Петр Янович, вам подарок.
– Какой подарок? От кого?
– От Асеева.
– И что это такое?
– Вы.
– В каком смысле?
– В смысле камешков в горшочках. Космический артефакт.
Все немедленно повскакали со своих мест, сгрудились у стола и уставились на камешек. Сюняев их бесцеремонно растолкал, навис над столом, потыкал в камешек пальцем и спросил с придыханием:
– Это что, тот самый камешек?
Судя по тому, как он побледнел, в его артериях уже не осталось красных кровяных телец – там теперь циркулировал стопроцентный адреналин. Я даже испугался и промямлил:
– Ну… В общем, да. Если я вас правильно понял.
– И что там внутри?
– Предположительно, Гиря Петр Янович. И у меня в кармане еще один.
– И тоже Гиря Петр Янович? – свирепо прорычал Сюняев.
– Н-не знаю.., – пробормотал я, окончательно теряясь.
Я не понял, с чего это вдруг Валерий Алексеевич так взъерошился. Но, как говорится, внутри меня зашевелились подозрения, что дело тут нечисто.
– Что вы на него таращитесь? – вдруг ни с того, ни с сего рявкнул Гиря. – Камешков никогда не видели? Я тут, понимаешь, сижу в натуре – никому это не интересно. И никто не спрашивает, что у меня внутри. А какой-то зачуханный камешек, видите ли…
– А что у тебя внутри, Петя? – спросил Зураб Шалвович ласково и умиротворяюще.
Я подумал, что Зураб Шалвович все же молодец. Он всегда находит нужные интонации для гашения любой детонации.
– Что у меня внутри.., – буркнул Гиря. – У меня внутри чувство высокой ответственности за судьбы нашей цивилизации. И кое-что еще. Ну-ка, все отскочили на два метра! Пальцами тут тыкают…
– Если он вам не нужен, я возьму обратно, – сказал я делая обиженное лицо.
Гиря уничтожил меня взглядом и тоном, не терпящим никаких возражений, приказал:
– Давай второй!
Я послушно достал вторую коробочку и положил на стол рядом с первой. Гиря взял свой камешек, задумчиво, как бы что-то решая, повертел в пальцах, потом аккуратно вложил в коробочку и закрыл крышкой.
– Теперь еще и с этим возись, – сказал он раздраженно. – Значит так, господа хорошие, эти камешки – единственное, что нам осталось в наследство. И разбазаривать их я никому не позволю!
– В Непале таких камешков хоть пруд пруди, – сказал Кикнадзе пренебрежительно.
Гиря посмотрел на него очень внимательно и со значением произнес:
– В Непале – там половинки. А здесь – целые. И что там внутри разместил Асеев – неизвестно.
Он сгреб коробочки, встал, открыл свой знаменитый сейф, аккуратно уложил коробочки на полочку, закрыл дверь на два полных оборота и, вернувшись на место, бросил ключи на стол.
– Вот вам артефакт, – он ткнул пальцем в связку. – Изучайте!
– Это нечестно, – обиженным голосом произнес Валерий Алексеевич.
– А тыкать пальцем в мой светлый образ – честно?
– Я, между прочим, прикоснулся с благоговением. Как к святой иконе.
– Тогда уж надо было целовать.
– Если ты настаиваешь – доставай. Я припаду устами, – надменно изрек Валерий Алесеевич.
Гиря повернулся ко мне и назидательно произнес:
– Вот, Глеб, это тебе еще один жизненный опыт. Обрати внимание, что к оригиналу никто устами припадать не рвется. В него принято бросать камешки. Сначала оригинал доведут до креста, а потом делют копию, то бишь икону, и уже на нее изливают свои чувства. И каются, каются, каются! А почему они каются? Да потому, что грешат, грешат и грешат! И кто бы знал, как мне все это осточертело!.. – Теперь Гиря повернулся к Сюняеву, – Валера, ты ведь лучше других знаешь, как мне все это осточертело, ведь так?
В глазах Сюняева вдруг промелькнуло нечто очень странное – затравленность.
– Что ты хочешь этим сказать? – воскликнул он тонким голосом.
– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты покаялся.
– С чего бы это вдруг?
– Ну как же, ведь тот кирпич с присосками, который лежит у тебя дома в чемодане под кроватью, ты сюда не принес.
Теперь в лице Сюняева отразилось нечто, похожее на мистический ужас.
– Как ты уз… Ведь не думаешь же ты… Я просто хотел… Но как ты догадался?! – пролепетал он.
– Я не догадался. Я вычислил. – Гиря поморщился. – Вот в тот момент, когда Глеб достал второй камешек, я тебя и вычислил. Это просто. Асеев мог подарить мне один камешек, например, как сувенир с моей личностью. Но зачем ему понадобилось слать два?
