Но однажды Женя твердо заявила:
— С Дженни буду гулять я!
Это было очень смелое заявление, потому что Женя не только со щенком, но даже сама с собой одна еще не гуляла. Так, чуть-чуть по утрам во дворе с уговором, чтобы бабушка ее видела из окна кухни.
— Ну, и ты, конечно, — торопливо согласилась мама, напрасно опасаясь, что, если с ней спорить, ее дочь от огорчения может зареветь.
Но Женя уже не была такой плаксой, как раньше. А когда в ее жизни появился щенок, она и вовсе разучилась плакать. Потому что сразу стала взрослой, раз ей нужно нести ответственность за того, кто меньше и беспомощнее.
Так или иначе, но теперь по утрам, до того, как дедушка завтракал и уезжал на работу в свой институт, Женя надевала на Дженни ошейник, прицепляла к ошейнику поводок, дед облачался в свой спортивный костюм, и они втроем шли на Чистопрудный бульвар.
По правде говоря, неуклюжей маленькой Дженни вовсе не нужен был ни поводок, ни ошейник. Бегала она еще не так быстро, как дедушка, и Женя всегда могла за ней угнаться.
Но мама сказала:
— К поводку собаку нужно приучать с детства.
Вот так и лишают детства маленьких: английский, овсяные хлопья, фигурное катанье, дай лапу и одна еще более ужасная фраза тебе пора спать, когда по телевизору все только начинается. А теперь еще и поводок с ошейником для маленькой Дженни, которой они вовсе не нужны. Хорошо еще у нас пианино расстроено, а у меня не оказалось слуха, думала Женя, не то засадили бы музыкой заниматься, как Наташку.
У собак тоже бывают папы
С Наташкой они почти перестали дружить. Во-первых, потому, что у Жени теперь было очень мало свободного времени. А во-вторых, Наташка глупая, она однажды спросила, указывая на Дженни:
— А кто ее папа?
Наверное, она так сказала от зависти, потому что у Жени была Дженни, а у нее — нет. Кто ж ей купит такого щенка…
Дело в том, что у самой Наташки не было бабушки. То есть была, конечно, но жила далеко, в каком-то Спальном районе, такое странное название. Но папа у Наташки был.
А вот у Жени папы не было. Точнее — он был, но однажды, когда Жене было года три, он уехал в командировку и с тех пор не возвращался. Дедушка тоже иногда уезжал в командировки, но всегда приезжал обратно. А у Жениного папы командировка, видно, очень затянулась. Мама как-то объяснила Жене, что ее папа — геофизик. И что гео — это земля. А физика исследует всякую природу. Что ж, сообразила сообразительная Женя, земля же — она большая, пока еще ее всю объедешь и исследуешь…
И, тем не менее, вечером Женя спросила у мамы:
— Скажи, вот у Дженни мама Силки. Но должен же быть у нее и папа?
— Конечно, еще какой!
И мама достала из ящика письменного стола большой, глянцевый и красивый, разлинованный лист. Они уселись на диван, а Дженни улеглась у ног хозяйки.
— У нас очень породистая собака, и ее родословная известна до пятого колена.
Женя не стала спрашивать, что бы это могло значить. Не стоит сбивать маму с толку, потому что, как уже было сказано, та легко отвлекалась. Вот и сейчас она начала было:
— Вот я знаю свою родословную только до своего дедушки…
— Мама, — строго сказала Женя, — мы сейчас говорим не о тебе. И не о твоем дедушке. Мы сейчас говорим о Дженни.
— Ну, да, — легко согласилась мама. — Вот, смотри. Папу твоей Дженни зовут… зовут… Фландерс Прайд Каббана, — не сразу выговорила она. — Так здесь сказано.
— А дедушку? — спросила Женя.
— А дедушку? Дедушку… дедушку, — водила пальцем по глянцевому листу мама. — Ах, вот. Дедушку зовут Маршалл Браун. Наверное, Дженни в него такая коричевая.
— Да, если Браун — то коричневый, — подтвердила Женя серьезно. И спросила: — А бабушку?
Женя была пытливой девочкой. Пытливой и настойчивой.
— Бабушку зовут Яни Силки Фел, — прочитала мама.
— Понятно, — сказала Женя, — хорошая у нашей Дженни семейка. Ни одного русского имени.
— Да уж, — подтвердила мама, — здесь есть еще и Ретривер Глэдис, и Випер Ван Балкенхоф.
Казалось, мама была озадачена.
— Да, хозяйка Силки недаром была такая торжественная, когда вручала мне Дженни. Она сказала, что я совершаю очень выгодную покупку. Нет, сделку. Буквально так и сказала.
— Ну, конечно, — сообразила Женя, проявляя странные для ее возраста задатки бизнесмена, — ведь когда у Дженни будут щенки, мы их продадим еще дороже.
— Этого только не хватало, — сказала мама, — чтобы я спекулировала щенками. Мы раздадим их в хорошие руки.
— А как ты определяешь — какие руки хорошие, а какие нет? — спросила Женя.
Но на этот вопрос мама не ответила. Наверное, подумала Женя, не ответила потому, что сама не знала ответа, ведь так сразу хорошие руки не определишь.
— Ах, вот, это, кажется, ближе, — сказала мама. И громко провозгласила: — Анрайволд Джой Рус Кэрлинг.
— И ты думаешь, — спросила Женя, — это русское имя?
— Ну, не знаю. Здесь написано Рус.
— Ах, Рус Кэрлинг, наверное, тоже англичанин. Но только русый.
— Ирландец, может быть. Кстати, — вдруг сказала мама загадочно, — а ты знаешь, как на самом деле зовут твою собаку?
— Знаю, — сказала Женя, — ее зовут Дженни.
— Нет, не знаешь. Дженни — это ее домашнее имя. А по документам она — Дилайт Рус Ретривер.
— Вот еще, — сказала Женя, — пусть по документам она и Дилайт, а у нас она — Дженни. Правда, Дженни?
Собака посмотрела на хозяйку и чуть шевельнула хвостом. Глаза у нее были сонные.
— Ты плохо занимаешься английским, — сказала мама тем тоном, который Женя любила меньше всего. — Что в переводе означает Дилайт? Ну-ка возьми словарь.
— Ах, — вспомнила Женя без словаря, — Дилайт — это же радость!
— И блаженство, — добавила мама.
— Спи, спи, моя хорошая Дженни. Моя Дилайт. Моя дорогая пса.
Последнее случайно вырвалось у Жени, но мама чуть не захлопала в ладоши. И весело рассмеялась. И привлекла дочь к себе, что, кстати, делала не часто. И не потому, что не любила Женю. Просто сама Женя не очень любила нежности. Нежности, как она это называла, это когда взрослые теребили ее как куклу.
— Какая ты у меня дурочка, — ласково сказала мама.
— Вовсе не дурочка. Подумай сама. Конечно, Дженни у нас — пса, — обиженно сказала Женя. — Ведь пес — это когда мальчик. А девочка — значит, пса, неужели не ясно.
Общество на бульваре
Утром на бульваре, когда здесь с Дженни бегал дедушка в покусанных кроссовках — он все никак не
