Пусть подыхает. Но Матильда остается здравой и непоколебимой.
В клане ее последних защитников каждый играл свою роль: носильщик, наперсник, штрафник, весельчак, красавчик. Матильда выбрала Куртеманша, прочитав заметку в «Репюбликен». Он клеймил загнивающую юстицию и коррумпированные магистраты. Ей это понравилось. Куртеманш гордился своим участием в процессе. Это его самое красивое дело. Он встретил меня любезной улыбочкой.
– Мсье Брюне, я ждал вас.
– Я не Брюне.
– Простите, вы работаете на телевидении?
– Нет, я пишу книгу о Матильде.
– А, вы приехали из провинции?
Для него все, что за пределами Парижа, – пустыня, болото. Я терпеливо прождал его целый час. До меня он принимал двух клиентов. В ожидании я стрельнул сигарету у его секретарши, крупной блондинки в очках с двойными стеклами. Она курит только с ментолом. Носит ажурные чулки. Имя соответствует имиджу. Шанталь. Пытаюсь втянуть ее в разговор, но она тут же отсылает меня на место. У нее замедленные движения и хриплый голос. Тяжело вздыхает при каждом телефонном звонке. Ни «спасибо», ни «здравствуйте», ни «до свидания». На всех клиентов смотрит как сторож в общественном туалете.
Куртеманш позвонил Шанталь и попросил, чтобы нас не беспокоили. Он пристально смотрит на меня.
– Итак, молодой человек пишет книгу о Матильде. Хорошая мысль, но интересно, как вы собираетесь трактовать эту славную женщину?
– Пока не знаю, просто меня заинтересовала эта персона, ее жизнь.
– Да, действительно, все очень трогательно. Невинность в заточении. А следователь, по-моему, просто больной, не так ли?
Куртеманш защищает ее. Его невозможно остановить. К счастью, Шанталь стучит в дверь и, просунув перекошенную физиономию, шепчет:
– Вас требует редактор «Крим а ля Юн». Он говорит, что это срочно.
Куртеманш просит у меня прощения.
– Как вы поживаете, дорогой? – начинает Куртеманш. – Да, я послал эту жалобу по просьбе моей клиентки. Мадам Виссембург не собирается терпеть, чтобы ее называли «дьявольской убийцей» в вашей газете. Как вам известно, дело не закончено. Я имею полное право предъявить вам обвинение в оскорблении чести и достоинства…
В конце концов они приходят к согласию за тридцать тысяч франков. Газета платит, а Куртеманш забирает свою жалобу. Интересно, насколько Матильда в курсе всего этого?
– Послушайте, молодой человек, будем откровенны, – вновь начинает Куртеманш. – В вашей книге вы ее представляете как виновную или наоборот?
У меня не слишком богатый жизненный опыт, но я уже заметил, что если кто-то начинает фразу с «будем откровенны», он обязательно собирается вас надуть.
– Проблема не в этом, мсье.
– Нет, именно в этом, – настаивает Куртеманш.
Он пытается поймать меня в ловушку, но я ускользаю:
– Писатели не задают себе подобных вопросов. Все мы невинны и виновны одновременно.
Он снова цепляется ко мне:
– Вы читали досье? Вы верите в то, что она его расчленила?
Досье вызывающе смотрит на меня со стеллажа за его спиной. Сколько в нем тайн!
– Все это сложно, – говорю я. – Есть вероятность, что она действительно это сделала. Но это неточно.
Вздохнув, добавляю:
– Хотелось бы узнать, что спрятано за занавесом.
– Ну что ж, вы доставите мне удовольствие.
Он расшнуровывает протокол за протоколом и излагает свою точку зрения. Звучит не очень-то убедительно. Я больше не слушаю, думаю о Лене и ее гитаристе. Наверное, они хорошо проводят время вместе.
Я встретил Лену у Габи на прошлой неделе. Она выглядела смущенной. Уверяла, что все у нее прекрасно. А у меня по-прежнему ничего не сдвинулось. Я весь дрожал, она же беспокоилась о здоровье рыбок.
– Меняю им воду каждый день, – наврал я.
Мы не вспоминаем о ее письме. Молчу о том, что всю неделю пишу ей. Мы поцеловались как два старых приятеля. Я был просто в нокауте. Сжал немного сильнее ее руку, она быстро убрала ее. В этот момент волна непонятного страха нахлынула на нас. Она была с Давидом, тот панибратски похлопал меня по плечу.
– Пока, старик.
Это меня доконало. От одной только мысли, что час назад он терся своим членом о ее бедра, меня выворачивало. Что ответить на это? Я глуповато улыбнулся. Эффект неожиданности сыграл в их пользу. Уехали на старом «порше», который я объективно оценил как совсем неплохой. Они походили на героев рекламы американской жевательной резинки. Хромированные поверхности «порше» сияли. Лене идет эта косынка. И брюки обтягивают бедра как надо. А я, должно быть, похож на мойщика машин, которого только что бросила жена.
– Итак, что вы думаете о моих аргументах? – говорит адвокат после часового монолога.
– Все хорошо, вы говорите убедительно.
– Когда выходит ваша книга?
– Издатель хотел бы, чтобы она появилась до процесса.
– Прекрасная идея. После она уже не будет пользоваться спросом. У меня есть предложение. Естественно, вы не сомневаетесь, что как адвокат Матильды я буду требовать задержки выхода книги. Придя к согласию заранее, мы сможем достичь хороших результатов.
Куртеманш делает особое ударение на «мы». Он встает и садится рядом. Кладет руку, усыпанную кольцами, мне на колено. От него резко пахнет туалетной водой с ароматом лаванды и лимона. Этот запах смешивается с запахом паркетной мастики. Меня тошнит от всего этого.
– Итак, – говорит Куртеманш, – подобную операцию я уже проделал с вашими коллегами из «Пари- Стар». Вы пишете книгу, я даю ей выйти, а потом требую ее задержки. Я предупреждаю прессу. Книгу тут же раскупают. А затем я забираю свою жалобу.
– И сколько это будет стоить?
– Разумно! За статью пятьдесят тысяч франков. За книгу будет дороже. Примерно сто тысяч.
Его лицо сияет. Мое, наоборот, мрачнеет.
– А если издатель не согласится?
– Тогда я не заберу жалобу, и все будут в проигрыше, – говорит Куртеманш, уверенный в своих силах. – Где вы ужинаете сегодня вечером?
– Я приглашен к друзьям, – лгу я.
Он протягивает мне холеную руку с коротко подстриженными, ухоженными ногтями. Я подаю свою, испачканную чернилами. Моя ручка течет. Когда я выхожу, ищу Шанталь. Уже ушла. На ее столе стоит тарелка, бросаю туда монету в двадцать сантимов.
VIII
Сижу на террасе бара Садами в сотне метров от кабинета Куртеманша. Женщина почтенного возраста, в ажурных чулках, в очках с двойными стеклами и с улыбкой, как у дверной щеколды, облокотилась о стойку бара и заказывает порцию. Шанталь, секретарша Куртеманша, поглощает мартини. Она меня заметила, но ее хмурое лицо не выражает никакой симпатии. Для нее я еще один влиятельный зануда. Улыбаюсь ей, потом еще и еще. Никакой реакции.
– Вы меня не узнаете? Я стрельнул у вас сигарету, – говорю ей, приближаясь к стойке.
– Можно стаканчик? – прерывает меня Шанталь.
Я поклялся после вечера у Вика не пить больше ни капли. Но здесь интересы выше, игра требует.
