— Тогда нам придется их огорчить. — Острота момента помогла мне собраться с мыслями. — Мы должны доказать вождям варваров, Балдуину и Готфриду, что их усилия тщетны, что ворота никогда не откроются, что мы откроем их разве только для того, чтобы нанести удар всей мощью нашей армии.
— Нет ничего проще, — сказал Сигурд. — Давайте прямо сейчас нанесем удар всей мощью нашей армии. Это уж точно их убедит, что они проиграли.
— Ни в коем случае! Именно этого и страшился император! Он не поблагодарит нас, если мы погубим последнюю надежду на мирное разрешение ситуации.
Крисафий и Сигурд посмотрели друг на друга, потом на меня, и несколько мгновений мы трое представляли собой единственный островок тишины в этом гвалте.
— Ну предположим, — сказал Крисафий. — Но как ты собираешься попасть к варварам?
О том, чтобы выехать через дворцовые ворота, когда противник находится совсем рядом, не могло быть и речи, и мы потеряли несколько драгоценных минут на то, чтобы, двигаясь вдоль стен, добраться до Адрианопольских ворот. Примыкающий к ним квартал города превратился в военный лагерь. Собранные здесь легионы выстроились в несколько длинных рядов — скорее для того, чтобы преградить толпе подход к воротам, чем для нападения на врага, — но между ними и стенами оставался свободный коридор для нашего проезда. Нас было семеро: Сигурд, я, трое варягов, переводчик, которого мы нашли в канцелярии, и мертвый монах, подвязанный к моему седлу. Мы ехали не на армейских жеребцах, а на конях императорской почтовой службы, сила которых была в их скорости, и потому моя лошадка, непривычная к двойной тяжести, еле поспевала за остальными.
Возле Адрианопольских ворот народу скопилось больше, потому что здесь было меньше гвардейцев для их сдерживания, и я опасался, как бы толпа не прорвалась в ворота вслед за нами. Лица людей были искажены ненавистью и гневом, а камни и глиняные горшки, которыми они швырялись, беспокоили наших лошадей и затрудняли продвижение. Если бы эти люди узнали о том, что пытался совершить человек, которого я везу, они разорвали бы на части его мертвое тело и сплясали на его костях, но и мне не поздоровилось бы в этой давке.
К счастью, привратник знал свое дело туго. Он держал ворота закрытыми до самого нашего появления, а потом приоткрыл их ровно настолько, чтобы мог проехать один всадник. Сигурд, возглавлявший нашу процессию, не останавливаясь двинулся вперед, и моя лошадь последовала за ним в эту узкую щель. Голова монаха глухо стукнулась о створку ворот, но веревки удержали тело на месте. Благополучно выехав из города, мы поскакали по Адрианопольской дороге к правому флангу варваров. Их войско разместилось в ложбине между гребнем нашей горы и берегом Золотого Рога. Варвары сконцентрировали все свои силы возле дворцовых ворот — здесь стены были ближе и, значит, весть о смерти императора должна была дойти быстрее. Пехотинцы жгли высокие костры у основания внешних стен, видимо надеясь разрушить каменную кладку; некоторые пытались протаранить ворота. Конники, находившиеся несколько дальше, на расстоянии, превышающем дальность полета стрелы, ожидали, когда откроется проход. Лучники лениво постреливали по стоявшим на стенах защитникам города. Еще дальше, на возвышенности, под сенью развевающихся на ветру знамен стояла небольшая группа всадников.
Сигурд попридержал своего коня и поравнялся со мною.
— Лучше бы я с моим отрядом сделал вылазку через эти ворота, а не крался вокруг варварского фланга, — проворчал он.
— Славная битва — это как раз то, чего мы хотим избежать, — напомнил я ему. — В любом случае на флангах враги всегда слабее.
— Но не настолько, чтобы шесть человек и один труп обратили их в бегство. Смотри!
Он указал топором направо, и мне стало не по себе при виде группы конников, мчащихся нам навстречу. Из-под копыт их коней вылетали искры, копья были низко опущены.
— Мы можем их опередить, — сказал я, взглянув в сторону холма, на котором находились командующие варварского войска. — Наших скакунов им не догнать.
— С этим я спорить не стану, — согласился Сигурд. — Но так мы только загоним себя в мешок. Холм охраняется копьеносцами, и, чтобы прорвать их линию, полудюжины почтовых лошадей будет маловато.
Я посмотрел на приближавшихся к нам конников — они развернулись веером, видимо, для нашего захвата. Вступать с ними бой не имело никакого смысла, поскольку они вчетверо превосходили нас численностью. Даже варягам пришлось бы отступить при таком раскладе. Я просунул руку под плохо пригнанную кольчугу, которую торопливо натянул на себя во дворце, нащупал подол туники и оторвал от него кайму. Привязав эту узкую полосу к концу своего меча, я принялся отчаянно размахивать им над головой, выкрикивая единственное известное мне франкское слово:
— Parley! Parley![39]
Нам повезло, что у них не было луков, иначе они могли бы перестрелять нас раньше, чем это слово донеслось до их ушей. Но их оружие имело ограниченную дальность действия, а кучка варягов явно не представляла угрозы, и поэтому они подъехали достаточно близко, чтобы услышать наш энергичный призыв. Их предводитель осадил коня и навострил уши, пытаясь разобрать, что я кричу, а остальные конники тем временем взяли нас в кольцо.
Я посмотрел на нашего переводчика: от страха он лишился дара речи. Судя по всему, он никогда и не мечтал, что ему придется заниматься своим ремеслом на поле боя.
— Скажи им, что мы прибыли для переговоров, — приказал я. — Скажи, что мы посланы самим императором и должны встретиться с Балдуином или с герцогом Готфридом.
Переводчик кое-как справился с голосом и, заикаясь, выдавил несколько слов на языке франков. Командир варваров бесстрастно выслушал его и ответил довольно резко.
— Он не может отвести нас к командующему, — сообщил переводчик. — Он опасается, что мы — подосланные убийцы.
Я повернул меч концом вниз и выпустил его из руки. Он воткнулся в мягкую землю и остался стоять в вертикальном положении. Привязанная к нему белая полоска ткани слабо трепетала на ветру.
— Мы не убийцы. — Хотя меч был бесполезен против варварских копий, без него я почувствовал себя беззащитным. Однако мой голос звучал совершенно спокойно. — Попроси его передать это Балдуину.
Я достал принадлежавшее монаху кольцо из кармана, в котором носил его столько месяцев, и протянул франку. Он неуклюже взял его рукой, закованной в латную рукавицу, и чуть не выронил в грязь, пока прятал куда-то под седло.
— Скажи Балдуину, что у меня есть известия о монахе по имени Одо.
Конечно, я не мог читать мысли варвара, но нетрудно было догадаться, что мое поручение ему не понравилось. Несколько мучительных мгновений он молчал, видимо раздумывая, не перебить ли наш маленький отряд и таким образом снять с себя эту заботу. Сбоку от меня переводчик жалобно забормотал себе под нос «Kyrie eleison», пытаясь отгородиться от страшной действительности:
— Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Я невольно прикрыл глаза, повторяя про себя слова молитвы. Открыв их, я увидел, как командир франков передает кольцо одному из своих людей и отдает какие-то распоряжения. Подчиненный кивнул и, пришпорив коня, помчался к холму, на котором расположилось командование варварского войска. Остальные франки даже не шелохнулись, и кончики их копий опустились не больше чем на ширину пальца.
Не знаю, сколько времени мы ждали, ибо каждое мгновение казалось вечностью. На равнине перед нами варварская армия отошла немного назад, и я обрадовался было, подумав, что они осознали тщетность своих попыток. Но это была всего лишь перегруппировка. Варвары вновь пошли в атаку под градом стрел, прикрываясь щитами. Оставалось только надеяться, что на наших стенах стоят крепкие люди, потому что, хотя лучники и держали на расстоянии большую часть неприятельской орды, многим варварам все же удалось приставить к стене лестницы и забраться по ним наверх. Я вспомнил о легионах, которые стояли сейчас в городе с обнаженными мечами и туго натянутыми луками, ожидая прямого приказа открыть ворота и вступить в сражение. Если бы это произошло, началась бы настоящая бойня, ведь варвары набрасывались, словно дикие псы, даже на наши неприступные стены.
Слева послышалось позвякивание сбруи, и я с трудом отвел глаза от зрелища битвы. Вдоль гребня
