— Что это? — Изумленная Молчана застыла на пороге, а хозяйка, не тратя времени на объяснения, взяла у нее из рук сверток.
— А ну, нагнись! — велела она Тепляне и, осторожно развернув драгоценный шелк, накрыла им девушку.
— Ты… что задумала-то, матушка? — дрожащим голосом спросила Молчана.
— А ты сиди здесь и молчи! — сурово приказала хозяйка вместо ответа. — Высунешься или пикнешь — не помилую!
Расправив паволоку, Милорада за руку повела девушку вниз.
— Голоса не подавай, только кивай, если что спросят! — шепотом наставляла она Тепляну по дороге. — Руки из-под покрывала не высовывай — они у тебя как копыта, а Белотур не дурак, догадается. А в остальном не бойся, никто тебя не съест.
Даже если Тепляна и боялась, то возражать, конечно, не смела. Замысел хозяйки выглядел не таким уж безумным: обе девушки были одинакового роста и сложения, а разобрать черты лица под покрывалом, да в полутьме истобки вряд ли получится.
— Вот наша невеста! — с торжеством объявила Милорада, за руку вводя Тепляну в истобку. — Оделась, нарядилась, убралась. А обычай у нас такой, что сговоренная невеста должна под паволокой прятаться, чтобы не сглазил никто.
Яромила вытаращила глаза: что это за новости? Но у нее хватило ума промолчать, и она даже постаралась придать лицу невозмутимое выражение. У Домагостя слегка дрогнули брови, и он взглядом спросил у жены: что это значит? Невесту покрывают только в день свадьбы, но не при сговоре! А Милорада отвела глаза, будто ничего не заметила, — всего случившегося взглядом не расскажешь.
А вот киевлян явление невесты под покрывалом ничуть не смутило. В каждой земле свой обычай, а беречься от сглаза невесте и впрямь надо. Если бы они не были знакомы с дочерями Домагостя, то могли бы опасаться, как бы им не подсунули какую-нибудь курицу щипаную, но Дивляну они уже видели и насчет ее красоты были спокойны. А потому без промедления стали вручать подарки: вино в греческих сосудах, стеклянные кубки, пару косяков цветного шелка, несколько сорочков куницы. Досталось и хозяину, и хозяйке, и их домочадцам.
Подходило время обеда, пора было накрывать столы, и Милорада не могла оставить все на одну челядь в столь ответственный день. Больше всего она заботилась, чтобы никто ни о чем не догадался. Дождавшись, пока муж выйдет, она побежала за ним. Ведь любая заминка делала возвращение истинной невесты все более и более сложным.
— Постой, батюшка! — В сенях Милорада схватила Домагостя за рукав и зашептала в самое ухо: — Беда у нас, девка-то пропала!
— Какая девка? — не понял Домагость.
— Дивлянка. Нету ее нигде, с ночи никто не видел!
— А…
— Это я Теплянку приводила, они ведь будто две ложки одинаковые, твой батюшка как знал — постарался! А Дивлянки нет! Она в Теплянкиной одеже ушла, нарочно девку на свое место подложила.
— А та куда пропала? — воскликнул Домагость, по-прежнему ничего не понимая. — Луни склевали?
— Экий ты, отец, бестолковый! — не сдержалась Милорада, хотя никогда не позволяла себе говорить с мужем так непочтительно. — Сама она ушла! Сама все подстроила, чтобы мы попозже хватились.
— Куда ж она делась?
— Да опомнись, отец! — Милорада в досаде сжала кулаки. — Неужели сам не догадаешься? Кто ее у тебя вот только что просил? Кому ты ее почти что обещал?
— Вольга, что ли? Судиславич?
— Дошло наконец! Доехало! Конечно, с ним! Я заметила, как он еще на пиру поминальном ей все ручки жал, да думала, ладно, пусть утешает, все на глазах ведь! А вон что вышло! Велем видел, как Дивляна к нему ночью шла, видел, что она Теплянкину сряду нацепила, не хотел пускать, а она его уговорила до клети ее выпустить. Ну а там его, дурня, угостили по голове чем-то, он только утром опомнился!
— Вольга, значит! — Домагость посуровел лицом и взялся за бороду. Он никак не предполагал, что дело дойдет до похищения. — Где Велем? Еще кто-нибудь знает?
— Велем да Молчанка с дочерью, больше никто.
— Смотри, чтоб не болтали. И Вельшу ко мне пришли.
Выслушав сына, старейшина первым делом послал его на Святоборов двор. Как и ожидалось, Вольги там не было: хозяин сказал, что плесковский княжич с дружиной уехал еще вчера вечером.
Пока сын ходил, Домагость обдумал происшедшее. Первым его побуждением было грохнуть колотушкой в железное било, висевшее возле гостиного двора, созвать ладожан на вече и потребовать созыва
Спасти дело можно было только одним способом — догнать беглецов раньше, чем они достигнут Плескова, и вернуть Дивляну так, чтобы о бегстве знали как можно меньше людей. Хотя и пойдут слухи, но всегда можно сослаться на бабскую болтовню и наветы. Мало ли кому завидно, что Домагость дочь за князя отдает!
Поэтому, когда Велем вернулся от Святобора, Домагость сразу приказал ему собираться в дорогу.
— Ты ее упустил, ты и ворочай. Парней возьми с собой, десятка три. У Вольги дружины с полтора десятка, и если догоните раньше, чем до Плескова доберутся, то одолеете. А не сумеешь — не миновать нам либо бесчестья, либо рати с Плесковом. Да своей-то дружине не говори пока, в чем дело. И братьям не говори.
— Я скажу, что он Теплянку увез, — предложил Велем. — Девка ведь в ее платье одета.
— Дело говоришь! — Домагость кивнул.
Велем пошел было прочь, но тут же обернулся.
— А может, ну ее? — вдруг сказал он, поглядев на отца. — Мне сдается, доброй волей она сбежала. И сряду Теплянкину она сама надела, а свою оставила — по всему видать, заранее все придумала. Может, пусть себе едет? Она ведь с прошлой осени Вольгу во сне видит, и он ради нее как старался, себя не жалел… Может, пусть? Любовь ведь не волос, с головы не выдернешь.
— А поляне?
— А им Тепляну отдадим. Она почти такая же, они их обеих не знают, авось не догадаются. И рода она тоже нашего.
Домагость на мгновение задумался, потом в сердцах бросил, сердясь еще и на себя, что хоть на миг допустил такую мысль:
— Тьфу на тебя! Чего придумал! Хочешь, чтобы не твоей матери и отца дочь, а дочь робы безродной киевской княгиней стала? Чтобы робичи в киеве правили, а не твои сестричи? Про любовь еще рассуждать мне будет!
— Так ведь вроде она тоже от деда Ви… — начал было Велем, но увидел лицо своего отца и отступил: — Все, все! Уже иду!
Велем собрался в дорогу быстро; весь тот день он не знал покоя, руки чесались от негодования и
