наших солдат, ополченцев и наемников, чтобы они явились в казначейство за своей платой и были готовы выйти навстречу врагу уже через шесть дней.
Император кивнул, а несколько сеньоров, и в том числе сеньор Малвеи, широко улыбались Тиранту. И он понял, что все они весьма довольны его проницательностью, умом и рыцарской отвагой.
А император сказал:
— Мы должны возблагодарить Господа за то, что он послал нам такого храброго севастократора, способного спасти Константинополь. Потому что в том случае, если турки возьмут город, их жестокость не будет знать границ, и всех мужчин ожидает мучительная смерть, а всех женщин — позорное рабство. И поэтому я хотел бы во избежание беды отправить мою дочь Кармезину к ее родне в Венгрию, где она находилась бы в безопасности.
Тирант сперва густо покраснел, когда подумал о том, что император не верит в его победу, а затем страшно побледнел, стоило ему помыслить о том, что Кармезина может очутиться в плену у турок.
Но тут принцесса вышла перед всем советом и опустилась перед отцом на колени.
— Дорогой отец! — воскликнула она, глядя ему прямо в глаза широко раскрытыми, полными влаги глазами. — Как вы можете говорить такое! Неужели вы намерены подвергать риску самую мою жизнь? Как мне уехать от вас? Разве не родной отец наилучшим образом может позаботиться о дочери? И разве вам — и всем благородным рыцарям, которые здесь собрались, — неизвестно, что в подобных опасных делах надлежит препоручать себя Господу Богу и больше ни о чем не заботиться, кроме как о достойном исполнении долга? Я вижу свой долг в том, чтобы оставаться рядом с вами, дорогой отец. Нет, лучше мне умереть на родине, подле вас, нежели утопать в роскоши где-нибудь на чужбине, среди чуждых лиц, где я несомненно зачахну в слезах и страданиях.
Произнося все это, она ни разу даже не посмотрела в сторону Тиранта, и он тоже не смотрел на принцессу, а вместо этого разглядывал карту и пытался представить себе город Пелидас и широкий луг перед ним, где в траве смогло спрятаться четырнадцать тысяч турок вместе с их доспехами и лошадьми.
— Боже! — воскликнул император, поднимая с колен свою дочь и целуя ее в щеки и глаза. — Я самый счастливый отец на свете! Дочь моя предпочитает умереть подле меня, и немила ей мысль о том, чтобы процветать вдали от отчего крова. Нет ничего слаще этих слов, и я рад, что назначил такую великодушную и разумную принцессу моей наследницей.
Тирант поднялся из-за стола и вежливо поклонился императору, принцессе и всем собравшимся:
— Я намерен тотчас осмотреть некоторые местности, ибо, будучи севастократором, я обязан знать более достоверно обо всем, что происходит в империи.
— Ступайте, — молвил император. — И станьте моей последней надеждой, Тирант, ибо других у меня не осталось.
— У НАС не осталось, — мягко поправила принцесса.
Тирант поскорее вышел, чтобы сильные чувства его не задушили прежде, чем он покинет зал военных советов.
Под покровом темноты Тирант и еще несколько рыцарей выехали из города и отправились осматривать окрестности. Один из спутников Тиранта, паж по прозвищу Сверчок, хорошо знал местность и охотно провожал севастократора по разным рощам и долинам. Он непрерывно что-нибудь рассказывал — например, о споре святого Сильвестра с одним идолом, из которого святой Сильвестр вышел победителем, отчего идол с досады треснул; и о том, как один рыцарь увидел в роднике лицо девы, в которую безумно влюбился, и решил выпить из родника всю воду, вследствие чего переполнился влагой и, захлебнувшись, умер; и еще об ангеле, которого видели в роще плачущим, и когда стали искать на том месте, где его видели, то отыскали заброшенную часовню, посвященную неизвестному святому, и все девы, желающие честного замужества, повадились ходить к этой часовне и там молиться. Еще он показал Тиранту развалины старой мельницы, выстроенной из костей великана, который некогда лютовал в тех краях, пока не убил его герой Ахиллес. И еще он показал колодец, выкопанный одним безумным сеньором, который решил служить дьяволу и, дабы узреть своего самочинно избранного и страшного господина, попробовал прорыть ход до самого ада, но в конце концов упал в собственный же колодец и сломал себе шею; в колодце же этом никогда не было и никогда не будет воды.
И много еще других интересных историй рассказывал Тиранту паж Сверчок. На второй день пути они прибыли в плодородную долину, которая называлась Вальбона. Как и было обозначено на карте императора, в этой долине паслось множество лошадей. Она была хорошо защищена от неприятеля, поэтому здесь византийцы и держали большую часть своих коней; турки пока не добрались до Вальбоны, а если доберутся до нее, то, даст Бог, в последнюю очередь.
Тирант приказал позвать пастухов, и к нему было доставлено пятеро, все дочерна загорелые, так что впору было принять их за мавров, и на редкость угрюмые, что, очевидно, служило у пастухов признаком хорошего воспитания.
Тирант смотрел на них как будто издали. Однако он понимал, что должен стать для этих людей ближе, и потому заговорил с ними дружески о том, что их беспокоило: о продовольствии, доставляемом из города, о благополучии жеребят, о новой теплой одежде для самих пастухов, а заодно рассказал о собаках, которых видел в Англии.
— Собаки эти весьма огромны и приучены сгонять в плотную стаю овец, — говорил Тирант. При выражении «стая овец» двое пастухов быстро блеснули глазами и столь же быстро опустили веки. — Я сам стал свидетелем презабавного случая, когда молодые рыцари играли в мяч и ради этого рассыпались по всему лугу, а затем решили бежать наперегонки и сильно растянулись по дороге: первыми бежали самые сильные, а последними — самые слабые. И тут поблизости оказались две такие собаки. Они приняли юношей за овец и начали кружить вокруг них, покусывая их за ноги и толкая их боками, пока наконец все молодые люди не сбились в плотную стаю и не остановились. Только тогда собаки успокоились. И, таким образом, по вине собак никто не сумел победить или проиграть в том состязании.
— Чрезвычайно забавная история! — воскликнул паж Сверчок, смеясь и хлопая в ладоши.
Пастухи немного смягчили лица, и Тирант понял, что завоевал их сердца. А он знал, что люди лучше подчиняются такому полководцу, которого они любят, и потому не считал уроном для своей чести установить дружеские отношения с людьми, пусть даже и с простолюдинами.
Один из пастухов сказал:
— Ежели ваша милость скажет, так мы все выполним в точности.
— Мне нужно, — произнес Тирант, — чтобы вы отобрали для меня кобыл и, связав их друг с другом, отправили в Константинополь. Ибо эти кобылы примут участие в сражении и, если Бог того захочет, помогут нам его выиграть. И если, перегоняя в Константинополь этих кобыл, вы заметите еще каких-либо кобыл, то и их забирайте и связывайте вместе с остальными.
Отдав такое распоряжение и увидев все, что ему нужно было увидеть, Тирант развернул коня и направился в сторону столицы. И его спутники поскакали за ними, а паж Сверчок начал умолять Тиранта поведать ему еще что-нибудь о собаках, которых Тирант видел в Англии, и Тирант вспомнил об огромном псе, коим владел принц Уэльский.
— Этот пес был обучен сражаться, как рыцарь, и вызвал меня на поединок на ристалище при большом скоплении народа. И там была одна девица по имени Прекрасная Агнесса, — сказал Тирант. — Она была хороша собой и очень любезна, и это стало причиной, почему я избрал ее на том турнире своей дамой. Говоря по правде, я сделал это ради того, чтобы позлить одного весьма надменного и глупого рыцаря.
— Но вы были влюблены в эту Агнессу? — спросил Сверчок.
— До встречи с одной благородной девицей здесь, в Греции, — торжественным тоном ответил Тирант, — я не был влюблен ни в одну женщину, ни в одну девицу, ни в одну вдову и ни в одну монахиню.
— Но что же пес? — не отставал Сверчок.
— Этот пес бросил мне вызов по всем правилам: он укусил меня и стал ждать, что я соглашусь с ним биться. И, видит Бог, я отбросил меч и копье, дабы не иметь перед этим псом никакого преимущества, и сражался с ним лишь тем оружием, которым наделила нас обоих природа, то есть крепостью мышц и зубами.
