теплых чувств по отношению к молодому ординатору. – Видите ли, с тех пор как Роберта Альбертовича отстранили от операций, я несколько раз ассистировал Шилову.
– Неужели? И что случилось такого, повлиявшего на твое решение?
– Шилов – классный хирург, – ответил парень. – Наверное, самый лучший из всех, кого я знаю. Он так работает… Знаете, как… скульптор, что ли? Если, конечно, можно сравнивать. Я надеюсь, что когда-нибудь смогу стать таким же, как он, а для этого мне просто необходимо остаться здесь, понимаете?
Мне приятно было услышать оценку работы Олега от того, кто и в самом деле знал в этом толк.
– Шилов относится к тебе предвзято? – спросила я. – После того скандала?
– Да нет, я не заметил, – пожал плечами Павел. – Он даже дал мне «порулить»… В смысле, Роберт Альбертович никогда не допускал меня непосредственно к работе, а Олег Валентинович дал попробовать, что это такое… Но я ума не приложу, что делать с моей просьбой о переводе?
– Отзови ее, – посоветовала я. – Скажи, что передумал, – это нормально.
– Вы так считаете? – с надеждой в голосе спросил он.
– Разумеется, даже и думать нечего!
– Но я уже сказал Роберту Альбертовичу, что ухожу…
– Послушай меня, Паша, – сказала я твердо. – Это твоя жизнь и твоя карьера. Если ты полагаешь, что можешь многому научиться у Шилова, то никто не может тебе в этом помешать, и даже Роберт Альбертович не имеет права указывать, что делать и чего не делать, усек?
– Все сочтут меня невротиком, принимающим решения и тут же их меняющим, – тоскливо произнес Павел.
– А ты наплюй, – посоветовала я. – Когда получишь лицензию на эндопротезирование, сможешь ответить им действием. Караев никогда не подпустил бы тебя к работе, а Шилов, судя по всему, видит, что у тебя талант.
– Вы действительно так считаете, Агния Кирилловна?
– Ну, я же не хирург и вряд ли могу судить о том, насколько ты хорош, но я тоже врач, и мне кажется, у тебя есть потенциал, Паша. Рядом с тобой должен находиться такой наставник, который вытащит из тебя все самое лучшее. Думаю, Олег Валентинович – тот самый человек. Если он не настаивает на твоем уходе, значит, готов простить былые ошибки, а ты уж не будь дураком и воспользуйся шансом!
– Вы… вы – самый лучший анестезиолог в этой больнице! – расплывшись в облегченной улыбке, воскликнул Павел. – Да что там – в больнице, во всем Питере нет никого лучше вас…
– Ну, раз ты действительно так считаешь, – осторожно прервала я его излияния, – то мне нужна консультация.
– Консультация? Моя?
– Да, твоя. Скажи-ка мне, Паша, чем отличаются эндопротезы «СПАН» и «Зиммер»?
Павел удивленно посмотрел на меня: он явно не ожидал, что я могу интересоваться вещами, не имеющими никакого отношения к моей специальности.
– Ну, во-первых, «СПАН» – отечественный протез, – сказал он, не задавая вопросов. – В основном он уходит на экспорт в страны бывшего Союза, а наша медицина предпочитает пользоваться проверенными иностранными марками. «Зиммер» как раз из их числа. Эта фирма стала родоначальником эндопротезирования и до сих пор, как говорится, впереди планеты всей.
– Предположим, у тебя имеется выбор – поставить пациенту «СПАН» или «Зиммер», – сказала я. – Что бы ты выбрал?
– Однозначно «Зиммер», – не задумываясь, ответил ординатор.
– Почему?
– Видите ли, с точки зрения цены «СПАН», разумеется, предпочтительней – особенно в том случае, когда пациент вынужден платить за все самостоятельно, из своего кармана. «Зиммер» намного дороже. С другой стороны, «СПАН» на рынке недавно, всего три-четыре года, а для того чтобы выявить надежность эндопротеза, требуется около десяти-пятнадцати лет. Кроме всего прочего, не надо забывать, что до того, как перейти на производство протезов, завод, выпускающий «СПАН», специализировался на выпуске деталей для авиационной промышленности из титановых сплавов. Они, конечно, руку уже набили, но прошло еще недостаточно времени, чтобы эти ребята могли претендовать даже на возможность сравнения с гигантом этой индустрии! Насколько я знаю, до последнего времени у «СПАНА» были серьезные проблемы, мешавшие его широкому использованию.
– Например? – поинтересовалась я.
– Например, они довольно быстро изнашивались при высоких нагрузках. Во-вторых, эти протезы срастались с костной тканью. Вроде бы проблему решили при помощи термоводородной и вакуумной ионно- плазменной обработки поверхности…
Увидев мой недоуменный взгляд, Павел спустился с небес на землю и пояснил:
– Ну, поверхность эндопротеза покрывается специальной наноразмерной пленкой, которая не изнашивается, а титановое напыление якобы не отслаивается даже при значительных нагрузках. И тем не менее, пока не прошло достаточно времени, большинство ортопедов предпочитают проверенные протезы.
– Значит, кроме тех дефектов, которые первоначально существовали у «СПАНа», никаких других нет? – уточнила я.
– По крайней мере, об этом не сообщалось, – пожал плечами Павел. – Вы это к чему, Агния Кирилловна?
– При установке такого эндопротеза не существует никакой угрозы жизни пациента?
– Всегда есть шанс, что организм отторгнет материал протеза. Это бывает редко, но тем не менее все же случается.
– Но в этой ситуации пациент не умирает?
– Разумеется, нет! Хотя даже в этом случае ситуация малоприятная, ведь протез придется изъять.
– Повторное протезирование возможно?
– Да, но необходимо подобрать материал, совместимый с тканями этого конкретного больного. Если он уже отторг один протез, то существует риск повторного отторжения.
– А возможно выяснить это до того, как изымать собственный сустав и заменять его протезом?
– К сожалению, нет, – покачал головой Павел. – Все определяется только опытным путем, как с зубными протезами, например.
– Да, только отсутствие зубов не приковывает человека на всю жизнь к инвалидному креслу! – пробормотала я.
– Это – один из рисков, – возразил ординатор. – Как и тромбоэмболия, от которой умерла та пациентка, из-за которой всю больницу сейчас трясет.
– А ты не знаешь, – спросила я через пару минут, переварив информацию, – применялся ли «СПАН» в вашем отделении?
– Я такого не припомню, – ответил Павел. – Может, и применялся, но я никогда не присутствовал на этих операциях. В последнее время выделили большие деньги на социальные операции, а тендер выиграл «Зиммер», поэтому в основном его и ставили. Правда, пару раз я видел «Имплант», тоже отечественный, и другие иностранные, в том числе итальянские, но их ставили пациентам за их собственные деньги.
– То есть, – подытожила я, – насколько я понимаю, «Зиммер» – самый дорогой из всех протезов?
– Это так, – подтвердил Павел. – И самый лучший, заметьте! А с какой, простите, стати, вас заинтересовала столь специфическая тема, Агния Кирилловна? Если, конечно, я лезу не в свое дело…
– Да тут нет никакого секрета, Паша, – улыбнулась я. – Просто я подумала, что, раз уж частенько работаю с ортопедами, пора заняться ликбезом и узнать немного о том, с чем вы имеете дело. Знаешь, мне пора: операция на хирургии начинается через несколько минут.
– Да-да, мне ведь тоже нужно идти, – заторопился ординатор и поднялся. – Значит, вы считаете, мне следует поговорить с Шиловым? – уточнил он напоследок.
– И как можно скорее, – подтвердила я.
…Поднявшись на служебном лифте, я столкнулась с женщиной, которая выходила с черной лестницы: очевидно, она не смогла дождаться лифта и поднялась пешком. Наверное, она в нашей больнице новичок: многие родственники пациентов, не впервые приходившие сюда, уже успели сообразить, что вызывать лифт