– Так что? – спросил Роберт, легонько ткнув меня локтем в бок. – Приедешь?
– Не могу, – нехотя ответила я. – Дэну пообещала попозировать для портрета.
– Целый день?
– Нет, конечно, не целый, но…
– Вот и приезжай, как закончишь, – тоном, не терпящим возражений, сказал Роберт. – У меня классный коньяк, вино, я куплю торт и всякой прочей ерунды, которая тебе так нравится.
С этими словами он отстранился от меня и быстрым шагом двинулся по коридору к ординаторской. Я постояла еще немного, давая ему фору, а потому пошла в том же направлении. Проходя мимо кабинета заведующего, увидела, как оттуда выскочил Павел Бойко, ординатор Роберта. Парень был весь красный, его трясло. Глянув на меня безумными глазами, он, не поздоровавшись, рванул по коридору к черной лестнице.
Павел пришел в отделение полгода назад, и мне казалось, что из него получится неплохой ортопед. Дело не только в том, что он очень симпатичный и немного напоминает Дэна – хотя это, конечно, немаловажная причина моей симпатии. Павел умеет разговаривать с людьми, а это качество врожденное, ему невозможно научиться, особенно когда и желания-то особого нет. И руки хорошие. Со временем он, возможно, сам начнет отлично оперировать – это если Роберт позволит, потому что сам любит быть звездой, а такому нужна свита, а не другие звезды, которые вполне могут ее затмить. Именно поэтому только два врача во всем отделении ортопедии и травматологии занимались установкой эндопротезов – ныне покойный Ивахин, отошедший от операций лишь пару лет назад, и Роберт. Все остальные могли только мечтать о получении лицензии на право заниматься тем же. По сути, следующим на очереди стоял Гоша. Рано или поздно Роберту придется подвинуться, потому что тот своих попыток не оставит. Да и новый зав будет оперировать. Девчонки говорили что-то о новом методе, который он изобрел, – наверняка это бесит Роберта еще больше, чем то, что вожделенное место досталось не ему. Что же все-таки случилось в кабинете Ива… нет, теперь уже Шилова? Что он мог наговорить Пашке? Отчего тот выскочил в таком виде?
День выдался на редкость суматошный. Операция с Робертом прошла хорошо, как обычно. На хирургии позвоночника оперировали дедушку восьмидесяти семи лет. Мы всегда боимся таких пациентов: какими бы здоровыми на вид они ни казались, возраст есть возраст, и он всегда тянет за собой целый букет болезней, которые могут проявиться совершенно неожиданно и повлечь за собой необратимые последствия. Для врача нет ничего тяжелее, чем потеря пациента на столе. Несмотря на то что сердце со временем черствеет и к таким вещам начинаешь относиться спокойнее, все равно каждый раз испытываешь чувство вины и обиды на бога (если он, конечно, есть)!
Но дедок, к счастью, прекрасно справился. Ему удалили грыжу с позвоночника и благополучно доставили в реанимацию.
– Вот, погляди, – подмигнул мне Илья Лазерсон, хирург, ведущий операцию. – Старая закалка везде дает о себе знать. Попробуй-ка, доживи до таких лет, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, а потом переживи сложную операцию под общим наркозом!
Небольшая передышка образовалась у меня только в районе половины третьего. Есть не хотелось, но я все равно сходила в столовую выпить кофе. Меня ожидала последняя на этот день операция – с Шиловым. Ассистировал Гоша. Еще должны были присутствовать два новеньких ординатора, имен которых я пока не выучила.
Спустившись в операционную, я увидела, что все уже в сборе.
– Опаздываешь, Агния Кирилловна! – пожурил меня Гоша.
– Ничего подобного, – возразила я, бросив взгляд на большие круглые часы над входом. – Еще пять минут.
– Я пришел раньше, следовательно, ты опоздала, – не унимался Гоша.
Я вымыла руки, и медсестра Антонина облачила меня в операционное «обмундирование». Я люблю работать с Тоней. Эта женщина средних лет действует на меня успокаивающе, как и на пациентов. У нее добрые усталые глаза, она всегда знает, что делать, и выполняет указания врачей четко и без сбоев.
– Не обращайте на него внимания, Агния Кирилловна, – тихо сказала она мне, помогая завязывать робу. – Язык без костей, мелет и мелет!
Я и не думала обижаться на Гошку. Мы с ним частенько друг друга подкалывали, и пикировка обычно доставляла удовольствие нам обоим. Просто сегодня у меня не было настроения отвечать на его шуточки.
Шилов уже находился в операционной и возился с инструментом. Он поднял на меня глаза и слегка кивнул в знак приветствия.
Оперировалась молоденькая девушка, почти девочка. Я беседовала с ней только вчера, она держалась молодцом. Болтала без умолку, и только через десять минут разговора до меня дошло, что она страшно напугана предстоящей операцией, потому и сыплет словами, словно это могло отодвинуть неизбежное. Девчушку, кажется, звали Катей. Она рассказала, что несчастье случилось с ней на дне рождения приятеля. Она вышла на балкон за холодцом, споткнулась, рухнула на бетонный пол и сломала ногу в колене.
Предстояло не эндопротезирование – всего лишь установка титановой пластины, и времени операция должна была занять немного, но, подойдя к столу, я прямо кожей почувствовала флюиды ужаса, которые испускала пациентка. Ей еще в палате сделали расслабляющий укол, но он, очевидно, пока не подействовал, или доза оказалась слишком маленькой.
– Представляете, – шепнула мне Тоня, – девчонки сказали, что она не хотела раздеваться догола! Ругалась с сестрами и настаивала, чтобы оставить хотя бы трусы!
Я склонилась над столом и заглянула в широко раскрытые глаза девушки. В расширенных от инъекции зрачках плескался страх. Я положила ей ладони на виски и заставила Катю сфокусировать на мне взгляд.
– Все будет хорошо, – твердым голосом сказала я. – Слышишь? Это не трансплантация сердца, в конце концов, а всего лишь обычная, не самая сложная операция. Сейчас ты расслабишься, я сделаю тебе еще один укол, но ты не заснешь. Возможно, ты даже будешь слышать нас, поэтому бояться совершенно нечего – ты не одна. Поняла, Катюша?
Девушка несколько секунд смотрела мне прямо в глаза, не отрываясь, будто пытаясь зацепиться за мой взгляд, чтобы установить непрерывную связь с тем, кто мог ей помочь. Затем кивнула, сглотнув комок в горле. Подняв голову, я заметила, что Шилов пристально смотрит на меня, и тут же отвела взгляд, занявшись ампулой с наркозом.
Катя не закрывала глаз до тех пор, пока анестезия не начала действовать, и все смотрела на меня. Потом ее веки начали дрожать. Она еще некоторое время пыталась бороться с накатывающей слабостью, но сопротивляться сильнодействующим медикаментам не в состоянии даже великие шпионы, не то что девятнадцатилетняя девчонка!
– Пациентка стабильна, – сказала Тоня, следящая за аппаратурой.
– Начали! – скомандовал Шилов. – Да, надеюсь, никто не возражает против музыки?
Мы одновременно покачали головами.
– Если только не рэп, – бросил Гоша. – Терпеть его не могу!
Шилов ручкой скальпеля нажал на кнопку магнитофона, который я заметила лишь сейчас, потому что отвлеклась на короткую беседу с Катей. Из динамиков полились странные звуки, заунывные и в то же время умиротворяющие. Потом к звукам присоединился голос, выводящий мелодию на чужом языке.
– Работаем! – сказал зав, и понеслось.
Я ничего не имею против ночных дежурств. Конечно, когда Дэн был еще маленьким, я с тяжелым сердцем оставляла его дома, но, по сути, он никогда не был один, ведь мама жила с нами и вполне могла позаботиться о внуке в мое отсутствие. Теперь же, когда сын вырос, я еще больше полюбила дежурить по ночам. Не знаю, почему, но мне нравится полная тишина в больнице, пустые коридоры и приглушенный свет. Когда идешь здесь совершенно одна, кажется, что тебя окружает другой мир, призрачный и неизвестный, словно ты и не знаешь каждый закоулок здания, как свои пять пальцев. Особенно мне нравится, если ночь выдается спокойная. Я помню один случай, когда неподалеку от больницы, на перекрестке, случилась страшная авария. Автобус дальнего следования столкнулся с фурой, пострадала уйма народу. Так как мы находились ближе всего к месту аварии, самых тяжелых привезли к
