мужчины прослезились, а я не смогла выдавить ни слезинки.
Служители кладбища начали забрасывать яму землей, и постепенно на могиле вырос довольно внушительный холм, на который тут же пристроили большую фотографию Мамочки, перевязанную черной траурной лентой. Я определила, что этому снимку, наверное, лет пять-семь. Внезапно мне показалось, что Люда смотрит прямо на меня. Я оглянулась, пытаясь понять, у меня ли одной создалось такое впечатление, но никто к портрету особенно не приглядывался. Печальное лицо. Легкий изгиб губ придавал ему виноватое выражение, словно она просила прощения за то, что все так получилось. И снова у меня перед глазами встали строчки ее записки, которую следователь так поторопился считать предсмертным письмом: я уже выучила текст наизусть, и он постоянно прокручивался в мозгу, как старый мельничный жернов. Я все пыталась понять, что же все-таки Люда хотела сказать мне. Как ни старалась, я не смогла найти в этом письме того, что с такой легкостью определил следователь, – намерения подруги добровольно покинуть этот мир.
Бросив последнюю горсть земли на могилу, я поискала глазами Лариску. Она стояла в окружении каких-то теток с работы Людмилы: очевидно, они уже нашли общий язык и, судя по постоянному сморканию и вытиранию уголков глаз бумажными салфетками, именно в данный момент предавались воспоминаниям о безвременно ушедшей.
И тут я увидела Виктора. Он стоял чуть в стороне. Создавалось впечатление, будто все происходящее его очень мало касается. Я вынужденно отметила, что выглядит бывший муж Люды превосходно – видимо, брак с молодой женой пошел ему на пользу. Виктор был на десять лет старше моей подруги, но сейчас этого не скажешь: подтянутый, в отлично сидящем темно-синем костюме, со свежей стрижкой на темных с проседью волосах, этот мужчина казался образцом здоровья и благополучия. Невольно скосив глаза на фотографию Людмилы, я увидела ужасающий контраст в выражении лиц бывших мужа и жены. А ведь тогда, когда делался этот снимок, у них еще все было хорошо. Или мне это лишь казалось?
Денис все еще стоял у могилы, но с того места, где я находилась, было трудно разглядеть выражение его лица. Я уже собиралась подойти к молодому человеку, но Виктор меня опередил. Встав рядом с сыном, он начал что-то тихо говорить ему. Денис слушал молча. До меня долетали лишь отдельные слова, а подходить ближе я сочла неудобным. Внезапно Денис развернулся к отцу и громко и четко произнес:
– Убирайся отсюда! И никогда, слышишь, никогда больше не приближайся ко мне, или я не посмотрю на то, что ты мой отец!
С этими словами Денис развернулся и быстро зашагал в сторону ритуального автобуса, который должен был развезти всех по домам. Речи о поминках не шло: все понимали, что сыну Люды, оставшемуся в одиночестве, недосуг этим заниматься.
Виктор немного потоптался на месте, искоса оглядывая тех, кто еще не разошелся, проверяя, обратили ли они внимание на его фиаско. Наши взгляды встретились, и бывший муж Людмилы решительно направился в мою сторону. Признаюсь откровенно – меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать с Виктором. Но бежать было поздно, и я осталась на месте, крепко сжав челюсти.
– Привет, – поздоровался Виктор, как мне показалось, даже слегка застенчиво. – Рад тебя видеть.
Фраза прозвучала странновато, учитывая повод, по которому мы встретились. Я пробубнила в ответ нечто, при желании вполне похожее на приветствие.
– Ужасно то, что случилось, – продолжал Виктор, сообразив, что вести разговор придется ему, если он вообще ожидает хоть какого-то отклика.
– Угу.
– Послушай, Агния, ты всегда была разумным человеком, и это мне в тебе нравилось, – сказал он, и я почувствовала, как в нем закипает раздражение. – Денис еще очень молод, и он не может понять… Черт, что же теперь делать, если любовь прошла?! Мы с Людмилой расстались без скандала, и я надеялся, что мой сын сможет это принять. Этого не произошло, но я все равно продолжу свои попытки сблизиться. И ты должна мне помочь.
Я уставилась на него, не веря своим ушам.
– Помочь тебе?! – переспросила я, справившись с первой волной гнева. – А где ты был, когда у Люды были проблемы на работе? Ты, адвокат, мог бы в два счета разрулить то дело…
– А, так ты в курсе, – перебил меня Виктор.
Я видела, что это ему очень не понравилось, и испытала ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что удалось задеть самовлюбленного мужика. Тем не менее он попытался исправить положение:
– Знаешь, мне тогда показалось, что мое вмешательство будет… нежелательным.
– Неужели? – хмыкнула я. – Ты решил, что ей веселее кувыркаться в грязи самостоятельно, в то время как она могла получить не только профессиональный совет, но и дружескую поддержку – хотя бы в память о тех годах, что вы прожили вместе?
Неприкрытый сарказм в моем тоне был призван окончить наш неприятный разговор, но Виктор оказался более настойчивым, чем я ожидала, и у меня начало складываться впечатление, что ему от меня что-то нужно.
– Агния, мне действительно нужна твоя поддержка, – вздохнул он, разведя руками, словно признавая свою беспомощность. – Это касается Дениса, а ты всегда хорошо к нему относилась.
– К нему – да, – согласно кивнула я.
– Вот и хорошо! – обрадовался Виктор. – Тут, понимаешь, такое дело… У парня ведь клиническая практика сейчас начинается. Так вот, я поговорил с кем надо, устроил его в Центральную медико- санитарную часть № 122 – сама понимаешь, там техника, специалисты, условия соответствующие. Хотел, чтобы сын мой работал в хорошем месте, которое не отбило бы у него охоту заниматься медициной, а, наоборот, стимулировало бы. Так этот поганец, представляешь, не поверил, что его распределили на практику без моего участия, выяснил, что прав, и отказался от теплого местечка! В общем, теперь его запихали в Елизаветинскую больницу скорой помощи, а ты сама знаешь, что там за условия.
Это точно. Не могу сказать ничего плохого о персонале этой больницы, так как народ ломается там не по-детски в силу нехватки персонала, медикаментов и элементарных вещей, необходимых для функционирования любого медицинского учреждения. Однако само здание давно требует капитального ремонта, и так как людей катастрофически не хватает, а в Елизаветинскую больницу свозят ежедневно огромное количество народа, то на несчастных практикантов падает львиная доля нагрузки. Причем заниматься им приходится не обучением у соответствующих специалистов, как то предполагает само назначение практики, а уходом за больными ввиду отсутствия младшего медицинского персонала и выполнением мелких поручений врачей и даже медсестер. Так как Денис закончил только второй курс, ему придется работать санитаром: бельишко менять, профилактику пролежней проводить и выполнять еще кучу грязной физической работы, зависящей только от фантазии его наставников, коими на данный момент будут являться медсестры. Работу врачей он, скорее всего, вообще не увидит. Возможно, такая практика и научит Дениску тому, как нелегок хлеб медицинского работника, но вот любви к этому делу не привьет, это точно.
– И чего ты хочешь от меня? – спросила я, покусывая губы.
– Еще не поняла? Чтобы ты уговорила Дениса изменить свое решение и все же прийти в ЦМСЧ, как я и спланировал. У меня там много знакомых, о нем позаботятся, а я тем временем попытаюсь наладить с ним контакт.
– Слушай, а чего это ты так внезапно вцепился в Дениса? – спросила я с подозрением. – От его матери ты ушел…
– Это она меня прогнала! – протестующе перебил Виктор. – Если бы Людмила не устроила мне скандал и не попросила убираться к черту…
– …то ты бы так и продолжал тихо ходить налево, – закончила за него я. – Ты же рад-радехонек был освободиться, разве нет? И с Денисом долго после этого не общался, как рассказывала тетя Оля…
– Старуха всегда меня ненавидела! – вновь перебил Виктор. – А Денис – мой единственный сын, я его люблю и хочу достучаться до него. Он разозлился из-за развода, сам не хотел меня видеть, а я все время пытался. Потом просто решил дать ему время успокоиться. Да, Людмила умерла, но она, ты уж извини, сама во всем виновата: кто ее просил с собой кончать? Что, она жила так плохо, что впору было отправляться на тот свет?
– Так ты, значит, в курсе, что Люда умерла не от сердечного приступа? – уточнила я.
