— Посоветуйтесь со своими руководителями. Вот увидите, они найдут какое-нибудь решение.
— Они преисполнятся жалости, думаю я, — сказал Танкреди, поразмыслив немного. — И откажутся судить беднягу… превратившегося в невинное орудие смерти… И к тому же его так жестоко пытали…
— Допрашивали, к вашему сведению.
— Пардон. Именно это я и хотел сказать — допрашивали, — с сарказмом поправился Танкреди. — И теперь, когда он оказался выпотрошенным и ненужным свидетелем, мы должны прятать его ради вас в шкаф.
— В шкафах прячут трупы. Но я ни на кого не хочу влиять. Поступайте как знаете, я вам доверяю.
Они обменялись жесткими взглядами. Танкреди вновь принялся ходить задумавшись, потом стал рассматривать свое изображение на мониторе внутренней службы слежения.
— У нас есть законы, много законов. Думаю, найду какой-нибудь, подходящий для графа Рудинского. — Он повернулся и посмотрел на Уэйна. — Вас устраивает такое решение? Не будете возражать, если мы спровадим горячую картошку кому-нибудь другому?
— Мы с графом уже не имеем никакого отношения друг к другу. Теперь он ваш. Делайте с ним что хотите, — сказал Уэйн. — В любом случае посоветуйте ему в его же интересах забыть все, что произошло в этот короткий промежуток времени между его выстрелом и моим уколом шприца.
Танкреди посмотрел на часы и решил сразу же позвонить.
Четверг, 16 ноября
В кабинете Юрека капитан Коссини чувствовал себя неловко. Он оглядывал комнату, в которой заметны были следы переезда: там и тут выдвинуты пустые ящики, на стене — светлые пятна от снятых картин, не видно ценных безделушек, украшавших прежде мебель.
Этой ночью Юрек спал всего несколько часов, и на лице его были еще весьма заметны следы усталости. В восемь утра он уже готов был отправиться в путь.
— Непредвиденный финал, но по сути удачный, — сказал поляк, решившись нарушить затянувшееся молчание. — Ты ведь так думаешь?
— Что я думаю, не имеет значения. Я должен повиноваться, и все. — Коссини посмотрел на Юрека, и в его взгляде чувствовалось искреннее волнение. — Мы тут не в дикой стране, Юрек.
— Это я заметил. Именно тебе, моему близкому другу, поручили сообщить мне приказ о выдворении меня с территории страны за… как там сказано?
— За нарушение общественного порядка.
— Ах да, я нарушаю общественный порядок, — с усмешкой произнес Юрек. — И вы еще великодушны: сорок восемь часов, чтобы пересечь границу.
— Без сопровождения. Это я постарался.
Юрек жестом поблагодарил его.
— В таком случае буду великодушен и я. Хочу сделать тебе подарок.
Коссини невольно перевел взгляд на ящики виски, стоявшие в углу, и улыбнулся:
— Не могу принять. Это выглядело бы как подкуп.
— Нет-нет, — возразил Юрек, указывая на бутылки. — За них заплатишь, друг мой, по обычной цене, как за контрабанду.
— Согласен. Хотя это ведь тоже преступление.
— И ты замечаешь это только сегодня, когда я стал… нежелательным элементом?
Коссини решил пошутить:
— Если донесу на тебя, останешься в Италии. В тюрьме, но в Италии. Лишь бы избежать такого риска, можешь не сомневаться, командование отправит мой донос в архив. Поэтому тем более стоит купить твое виски, которое так обжигает.
— Восхищен твоей логикой, но есть еще и подарок.
— Иными словами, вынуждаешь меня совершить не одно, а два преступления!
Юрек указал на ружья. Отлично начищенные, они оставались на пирамиде.
— Это тебе.
Глаза Коссини загорелись, и он подошел к великолепным ружьям.
— Я тронут, Юрек. Не знаю, как…
— Думаю, надо дать хорошее ружье хорошему стрелку.
Коссини с волнением посмотрел на него:
— Не хочешь ведь ты подарить мне их все!
— Не хочешь ведь ты, чтобы я оказался на границе с приказом о выдворении и с ружьями в багажнике!
В дверь негромко постучали, и жена Юрека сказала:
— Мы готовы.
— Хорошо, Магдалена, иду.
Юрек направился к двери, Коссини последовал за ним и негромко спросил:
— Как она отнеслась к этому?
— Разволновалась, но подчиняется законам твоей страны, — ответил поляк, остановившись. — В общем-то она не так уж и недовольна, что может переехать в Вену, поближе к родителям.
— А что ты ей рассказал?
— Ничего. Соню похитили по ошибке и вернули. Что же касается выдворения, то, я думаю, она была готова к этому, понимая, что рано или поздно именно таков будет финал моей незаконной деятельности.
Они вышли в коридор, где Станислав надевал пальто.
— Станислав, шарф, — напомнил Юрек.
— Да, папа.
Из своей комнаты вышла Магдалена, неся тяжелый чемодан. Коссини поспешил помочь ей. В свою очередь Юрек перенес в прихожую два других чемодана. Появилась и Ева с тяжелой ношей. Из кухни выбежала Соня и принялась помогать, толкая чемоданы поближе к выходу. Отец сделал укоряющий жест, потом составил все вещи у двери и обернулся к жене и детям.
Все молчали. Они в последний раз оглядывали свою квартиру, в которой прожили столько лет. У Евы стояли слезы в глазах, Магдалена медленно провела рукой по старинной мебели, Соня смотрела на отца, Станислав нервно теребил шарф.
Совсем растерявшись, Коссини не знал, куда деться. Юрек протянул ему связку ключей:
— Держи.
— Не беспокойся, я обо всем позабочусь, — ответил Коссини и обратился к Магдалене: — Синьора, как только сообщите новый адрес, я сразу же отправлю вам мебель.
— Спасибо, капитан, — с улыбкой поблагодарила Магдалена.
— Прошу вас не забывать, что я еще и ваш друг. Прежде всего друг.
Машина Юрека была нагружена до предела. В ней разместились Магдалена, трое детей, а также багаж. Юрек подошел к Коссини, оставшемуся у подъезда, и пожал ему руку.
— Напишешь? — спросил Коссини.
Юрек кивнул:
— Конечно, — а потом, улыбаясь, указал на машину. — Можно подумать, будто обычная семья переезжает на время в деревню. Теперь ведь так принято в Риме. Муж, жена, дети, банальные слова, «осторожнее на дороге…».
Открывая дверцу, он еще раз помахал Коссини и сел за руль.
Через полчаса Юрек уже выезжал из Рима в северном направлении по автостраде Солнца, где движение было очень напряженным. Он вел машину молча. Дети были в восторге от путешествия и с интересом смотрели в окно. Утро было солнечным, и краски ослепительными.
