11.
Когда рабби умолк, к нему подошел старик-хахам, наклонился, взял его руку и поцеловал. Наш учитель со свойственной ему беспредельной скромностью видел в этом поцелуе знак преклонения не перед ним, а перед Торой, которое порой обращают к изучающим и исполняющим ее, когда любовь разверзает затворы уст и выражается в поцелуе.
12.
Когда делятся воспоминаниями о великом событии или явлении, которое видели собственными глазами, обычно говорят: этого мне вовеки не забыть. Я не знаю, что значит 'вовеки' и что означает обещание человека 'вовеки' не забывать. Прошло шестьдесят лет с тех пор, а я все еще помню.
13.
Расскажу теперь о происшедшем восемнадцать лет спустя.
В Иерусалим приехал знаменитый художник. Однажды он пришел навестить меня, а потом бывал у меня ежедневно, пока оставался в Иерусалиме. Днем он работал где-то в городе и его окрестностях, а вечером приходил к ужину. Работать ему приходилось под палящими лучами солнца, на теле появились ожоги, на пальцах волдыри, и он не мог больше держать в руке ни кисть, ни карандаш. Я видел это и предложил ему побродить по улицам Иерусалима.
Я стал водить его по синагогам и учебным домам. Было это до событий двадцать девятого года, когда евреи жили еще на святой земле Старого города, а синагоги и учебные дома не пустели. С чувством благословения он оставался стоять у дверей домов Торы и домов молитвы, не решался войти внутрь святыни, а только смотрел со стороны. Казалось, глаза его жадно вбирают в себя святость, пребывающую в святых местах, которая порой открывается также и неевреям.
За ужином мы говорили о тех домах Торы и домах молитвы. Он рассказывал о португальской синагоге в Амстердаме и о евреях Амстердама, запечатленных и прославленных на полотнах Рембрандта.
Я рассказал ему о старике-хахаме, которого я видел в синагоге в Яффо, как он склонился перед нашим учителем, который был намного моложе его, и поцеловал его руку. Я видел, как художник мысленно представлял себе то, о чем я ему рассказывал.
Я говорил о художнике-нееврее, теперь - о еврейском художнике.
Однажды Марк Шагал попросил меня познакомить его с рабби Куком. Я пошел с ним к рабби. О том, что говорил Шагал и что отвечал ему наш учитель, расскажу как-нибудь в другой раз.
Когда мы вышли из дома рабби, Марк Шагал тряхнул головой, как бы желая освободиться от неотступного видения, и сказал: 'Откуда у человека такое святое лицо?'
14.
Вот я рассказываю о событиях нескольких лет и еще не сказал, как я сблизился с рабби и что сблизило меня с ним.
Я жил в Яффо и добывал средства к жизни, работая секретарем Ховевей-Цион и секретарем гражданского суда и получая 60 франков в месяц за работу, которая не отличает дня от ночи, потому что нередко заседания продолжались далеко за полночь и особенно заседания суда, ибо обратившиеся в суд прибегают к многословию, чтобы оправдать себя и возложить вину на противную сторону.
15.
Говорят, что разум людей обычных отличается от разума мудрецов Торы. Нередко обращавшиеся в раввинский суд удивлялись решениям рабби и даже говорили, что он не разбирается в таких делах, как 'наши'. Однажды хозяин гостиницы в Иерусалиме был заподозрен в том, что он обманул одну из своих постоялиц и покушался на ее честь. Поднялся шум повсюду в стране и особенно среди нового ишува. Там говорили: 'И это Иерусалим с его хасидами!' Потому что владелец гостиницы был хасидом. И вот, не доверяя раввинским судам в Иерусалиме, обратились к рабби Куку, который в то время был раввином Яффо и окрестных поселений.
Рабби принял у себя многих свидетелей и, изучив все досконально, увидел, что речь идет о ложном обвинении и что владелец гостиницы ни в чем не виновен. Волновался весь Яффо. Одни удивлялись решению, другие говорили, что такое решение вынесено не случайно, раввин из Яффо хотел угодить старому ишуву. А еще говорили в Яффо: 'Что понимает раввин в светских делах? Если бы он разбирался в них, не стал бы оправдывать виновного и обвинять невинного'.
16.
Решение рабби в пользу владельца гостиницы, которого новый ишув в Яффо считал виновным, вызвало бурные споры среди образованных людей в Яффо, и наконец пришли к выводу, что 'нельзя полагаться на такого раввина и на такое решение'. Тогда же постановили создать гражданский суд. Избрали двенадцать человек из числа всех жителей, и был создан суд. Чтобы придать ему юридическую силу, каждый обращавшийся в этот суд давал письменное обязательство исполнить приговор, даже если дело выиграет противная сторона.
Среди судей были д-р Артур Рупин, д-р Хаим Хисин, Менахем Шейнкин, Яаков Штрук и другие.
17.
Как-то за три месяца до своей смерти рабби пригласил меня к себе и говорил со мной об одном деле. Между прочим он упомянул о гражданском суде в Яффо, в котором я служил секретарем. Я сказал, что жалею о своей работе там в качестве секретаря, ведь гражданский суд был создан, чтобы не дать рабби судить согласно законам Торы, а обращавшиеся в суд говорили, что рабби не разбирается в подобных делах. На самом деле рабби Кук разбирался больше многих судей гражданского суда, но судил согласно закону Торы, как это повелено нам Превечным.
Тогда же, беседуя со мной, наш учитель сказал: 'Об этом мы уже говорили'. Это значит, что об этом уже говорили несколько лет тому назад. Наш учитель помнил, о чем он говорил с каждым из нас, и, если не было в этом необходимости, не говорил об одном и том же дважды.
Часто, когда речь заходила о том, о чем уже говорилось прежде, он просто напоминал: 'Об этом уже говорили'. Несколько раз он имел при этом в виду наши с ним беседы в Яффо, происходившие двенадцать лет тому назад и более.
18.
Я еще хочу рассказать о нашем учителе.
Молитвенник
Однажды мы - я, реб Хаим Нахман Бялик, реб Элиэзер Меир Лифшиц, раввин Симха Асаф, реб Биньямин и другие - пришли в ешиву к нашему великому учителю рабби Аврааму-Ицхаку hа-Коhену Куку и говорили там о распущенности поколения и о том, как его исправить. Кто-то начал с восхваления Торы, а кончил осуждением многочисленных ограничений, которые добавляли раввины во всех поколениях. Раздосадованный, рабби вздрогнул, он, казалось, рассердился. Но тотчас по своему обыкновению подавил в своем сердце гнев и ответил спокойно: Вот, слушал я и вспомнил один случай. Однажды знаменитый раввин оказался под вечер в деревне, и ему пришлось остановиться там на ночь. Попросил он Талмуд, но ее не оказалось в доме. Попросил Мишнайот, их тоже не было. И Эйн- Яакова тоже. Наконец, спросил он у хозяина: 'А молитвенник есть у тебя?' Принесли ему старый молитвенник. Всю ночь раввин читал толкования к молитвам и нашел там много интересного. Стал он предлагать за молитвенник большие деньги, но хозяин отказывался продать. Раввин обещал дать вместо старого новый молитвенник в хорошем переплете. Но и на это хозяин не соглашался. Спросил у него раввин, почему он так неуступчив. Ответил ему так: 'Рабби, поднимаясь утром, я люблю выпить стакан горячего чая. Я сам грею воду, а чтобы огонь быстрее разгорелся, я беру бумагу, поджигаю ее и кладу под щепки. А потому что в доме другой бумаги нет, я вырываю по листу из молитвенника и развожу огонь. А когда мне хочется курить, я тоже вырываю лист и прикуриваю от него. Мне уже около семидесяти, а молитвенник все еще цел. Сколько бы листов я из него не вырывал, до самих молитв я еще не добрался'.
Запретное и дозволенное
Однажды наш великий учитель рабби Авраам-Ицхак hа-Коhен Кук попросил меня дать ему мои сочинения. Я сказал ему, что уже обещал принести. Он улыбнулся: 'Ты хотел дать мне часть, я же хочу все'. Я сказал, что его воля для меня закон, и поторопился выполнить просьбу. Спустя некоторое время я пришел к нему. Сказал он мне: 'Я прочел все твои рассказы и нашел в них вещи, тебя не достойные. Но вот сказано, что если запретное попало в дозволенное и есть в противовес ему шестьдесят частей дозволенного, то запрет отступает перед дозволением, и значит, дозволенного становится больше за счет
