На пронзительный медный свист фармацевт начал поворачиваться. Его лицо постепенно, будто с натугой, меняло выражение: брови выползли на лоб из-под изумрудных очков, рот приоткрылся.
Сбоку, из дыма, из копоти к барону с невероятной (Самсону показалось — самой обыкновенной) скоростью поспешали две чёрные тени.
— Берегись! — по-русски закричал профессор — конечно, не Анкру, а своим. Спереди из пыльного облака плавно, будто рыба из омута, вынырнул ещё один гренадер с ружьём наперевес. Должно быть, его насторожил звук свистка.
Тени моментально разделились. Одна, пониже, устремилась на солдата. Вторая (то был Хрящов) продолжила движение к барону. Вдруг Самсон увидел, что в руке у поручика зажат сапёрный тесак, видно подобранный где-то в развалинах.
— Не смей! Нельзя-а-а!
Да поздно. Острый клинок вонзился Анкру в живот чуть не по самую рукоятку и остался там торчать. Переломившись пополам, фармацевт пал наземь. Выпавший из его руки сак откатился в сторону.
Самсон схватился за голову.
— Что ты натворил, дурак?!
Поручик оглянулся. На его багровой физиономии сверкали бешеные глаза.
— Вы сами сказали, он опасен! Вот я его и…
Конец фразы заглушили два выстрела, грянувшие почти одновременно.
Выпалил из ружья гренадер, целя в бегущего на него Ляшкина, но тот увернулся от пули и ударом кулака сбил француза с ног.
Второй выстрел грянул снизу. Фондорин не сразу понял, откуда. Лишь когда Хрящов, взмахнув руками, без крика упал, стало видно, что барон приподнялся и в руке у него дымится карманный пистолет.
— Ваше благородие!!! — заорал Ляшкин, поднимая с земли ружьё. Ах ты, гадина!
С искажённым лицом хожалый бросился на раненого фармацевта, выставив вперёд штык.
Но профессор уже опомнился. Он и так слишком промедлил. Довольствовался ролью зрителя, а тем временем события приняли роковой оборот!
— Стой! Не добивай его!
Штык сверкнул над распростёртым бароном. Самсон бежал, но уж видел, что не поспеет остановить удар.
— А ну вас! — Не опуская ружья, Ляшкин коротко обернулся. — Порешу собаку, за господина поручика! Какой человек был!
И тут Фондорин увидел такое, что споткнулся на бегу. Небыстрым, но твёрдым движением Анкр выдернул из своего живота тесак, повернул его и снизу вверх воткнул полицейскому в подвздошье. Широкая полоса стали дюйм за дюймом погружалась в тело. Ляшкин выронил ружьё, закачался.
Страшней всего профессору показалось то, с каким выражением лица барон поднимался с земли. Весь мундир спереди у него был залит кровью, однако Анкр вовсе не выглядел умирающим — лишь раздосадованным. Он толкнул зарезанного хожалого, тот повалился. Тогда фармацевт разорвал на себе жилет и рубашку. Обнажилась ужасная рана, из которой высовывались внутренности. Барон запихнул их обратно и сердито топнул ногой.
— Помогите мне! — молвил он недовольно, но безо всякого волнения. — У вас в сумке есть медицинская игла с жилами? Надобно зашить, а то нехорошо.
В ужасе Самсон попятился. Снова споткнулся — о валявшийся на земле сак. Подхватил его, прижал к груди — будто щитом закрылся.
— Чёрт, как больно, — пожаловался Анкр, роясь пальцами в ране. — Желудок пополам. И поперечная ободочная кишка, кажется… Да не стойте же, помогите!
Подавившись криком, профессор бросился бежать. В дым, в огонь, хоть к чёрту в преисподню — только бы подальше от этого господина, деловито роющегося в собственных внутренностях.
— Вернитесь! Куда вы? — неслось вслед. — Вы же дали слово!
Если бы не берсеркит, Фондорин нипочём не выбрался бы живым из лабиринта улиц и переулков, где всё вокруг горело и рушилось, где нечем было дышать, а сверху поминутно сыпались куски кровли и осколки стекла. Нелёгкая эта задача — уворачиваться, отскакивать, перебегать в безопасное место — полностью поглотила физические и умственные силы профессора. Несколько раз он оказывался в ловушке, отовсюду окружённый ревущим пламенем, но всё-таки умудрился в самый последний момент выбраться.
Эту местность, расположенную совсем недалеко от Университетского квартала, он очень хорошо знал, но Москва столь грозно преобразилась, что невозможно было понять, куда именно загнала беглеца огненная метла пожара. То ли какой-то из Кисловских переулков, то ли Калашный.
Относительный просвет отыскался только на бульваре. Иные из тополей горели, но, по крайней мере, можно было бежать по аллее, не задыхаясь.
Фондорин попробовал собраться с мыслями. Приходилось признать, что он потерпел поражение, тем более ужасное, что причина его была необъяснима. Хуже:
Кащей действительно оказался бессмертным! После такого удара человек не может остаться жив, да ещё и уложить двух противников, причём не простых, а воодушевлённых варяжским зельем!
Всякий другой на месте Самсона не усомнился бы, что это волшебство, но не таков был профессор Фондорин. Он не признавал ничего сверхъестественного, необъяснимого и непостижимого, недаром же его девиз был omnia explanare.[157]
Поразительная живучесть лейб-фармацевта наверняка имела какое-то естественнонаучное объяснение!
И Самсон его нашёл.
Барон владеет тайной гипермнетического эликсира, сиречь химического состава, способного многократно увеличивать мощь мысли. Но резонно ли предположить, что это не единственное секретное снадобье, разработанное выдающимся учёным? Раз уж Фондорину в его двадцать четыре года принадлежит целая россыпь изобретений и открытий, то Анкр, муж преклонных лет и необъятных познаний, наверняка успел достичь много большего. Очень вероятно, что он озаботился собственным физическим здоровьем и телесною крепостью — к тому его обязывает почтенный возраст. Судя по лёгкости, с которой барон перенёс ранение, плоть старца укреплена каким-то особенным средством, защищающим ткани и внутренние органы, подобно панцирю. Вот бы узнать рецепт!
Оформив сию гипотезу, пускай смелую, но, во всяком случае, отвергающую мистицизм, Фондорин несколько успокоился и стал размышлять дальше. Проигранный бой ещё не означает поражения в войне. Да, противник оказался сильнее, чем предполагалось, но это не причина для капитуляции. Наивно было рассчитывать, что таким простым оружием, как берсеркит (к тому же известным Анкру), удастся совладать с этим титаном. Думал перекинуть его через плечо, будто Степан Разин персиянку, и унесть в русский стан. Смешная, непростительная самонадеянность! Нет, здесь надобны оружие позамысловатей и манёвр посложнее.
Что ж, арсенал у Самсона был ещё не исчерпан. На всякий панцирь сыщется свой булат. Против одного химического средства можно испробовать другое.
Для этого профессору нужно было попасть в лабораторию. Иными словами, вернуться к первоначальному плану, составленному ещё в Ректории и нарушенному внезапным появлением Атона, то есть Хонса.
Война учёных умов продолжится.
Помешать могло одно: пожар. Та часть города, куда направлялся Фондорин, тоже была затянута чёрным дымом.
Но, выйдя к Страстной площади, Самсон вздохнул с облегчением. Причудливая геометрия огненной геенны, направляемой прихотью ветра, опалила всю правую сторону Тверской улицы, но обогнула левую. Дворец Разумовских, на который у Самсона ныне была вся надежда, стоял нетронутым.
Колонна отступающих пред пламенем французов уже проследовала дальше, в направлении Петербургского тракта. Улица опустела. За распахнутыми воротами усадьбы не было ни души, лишь
