центрального аппарата слышали, что в Варсонофьевском переулке находится некий строго засекреченный объект, про который лучше не говорить даже между собой. Слово «Спецлаборатория» если и произносилось, то исключительно шепотом. Егор очень туманно представлял себе, чем там занимаются, но наверняка делами нешуточными, про них знать лишнего не рекомендуется.
Но и теперь Вассер молчала.
Подождав с минуту, шеф обратился к Егору:
– Не будем больше терять времени. Я сейчас везу эту упрямую медхен в Спецлабораторию. Там она мне быстренько всё расскажет. А ты с группой дуй к ней на квартиру. – Он заглянул в личное дело. – Оболенский переулок, дом 9, квартира 36. Это в Хамовниках, ну ребята найдут. Обыск, засада – всё как положено.
Он поднялся и подал знак сотрудницам – те рывком поставили арестованную на ноги.
Лицо Вассер пошло красными пятнами. Она облизала пересохшие губы и вдруг хрипло сказала:
– Не надо в Спецлабораторию. Я расскажу. Всё, что знаю.
– Та-ак, – протянул Октябрьский. – Ну что ж. Итак – когда начнется война?
– Я не знаю… Я не немка. Не агент Абвера. Кто такой Вассер, понятия не имею… Постойте! – В ответ на нетерпеливый жест старшего майора шпионка заговорила быстрей. – Хорошо, хорошо, я знаю, кто это! Я выполняла его приказы. Меня действительно зовут Ираида Петракович. Никто меня не внедрял, я попала в органы по комсомольской путевке. Этот человек, которого вы называете Вассером, он… он завербовал меня. Я не знаю, где он живет, но я помогу вам его взять. Едем ко мне на квартиру. Там в тайнике рация и шифры. Я покажу, вы без меня не найдете.
Она говорит правду, она не Вассер, дошло до Егора. Он пораженно взглянул на старшего майора и понял – Октябрьский того же мнения.
Как же так? Получается, все эти четыре недели Егор принимал за важного немецкого агента мелкую предательницу!
Петракович, похоже, в самом деле приняла решение. Голос стал твердым, плечи расправились, и взгляд стал не ускользающим, а прямым, глаза в глаза.
– Вот это разговор, – одобрил Октябрьский. – Если поможешь нам взять Вассера, еще поживешь. Женщина ты молодая, умирать тебе…
На столе зазвонил один из телефонов. Не договорив, шеф быстро схватил трубку.
– Октябрьский слушает… Откуда, из Минска? – удивленно переспросил он. – И улетел в Киев? А вы ему передали, что я дожидаюсь? … Так и сказал?
Старший майор положил трубку Лицо у него было озадаченное.
– Ну, в обычном режиме так в обычном режиме, – пробормотал он и тряхнул головой. – Ладно, Ираида, едем к тебе в гости.
По дороге в Хамовники арестованная опять скисла, на вопросы старшего майора отвечала односложно.
Нет, настоящего имени Вассера она не знает.
Внешний вид? Высокий брюнет, глаза карие, особые приметы отсутствуют.
Давно ли завербована? В конце апреля.
Чем ее купили или запугали?
Молчание.
Жила Петракович в ведомственной квартире, выделенной двум незамужним сотрудницам. Соседка, младший лейтенант госбезопасности, тpeтий месяц отсутствовала – находилась в командировке, ее комната была заперта навесным замком.
Дом был недавней постройки, шестиэтажный. Без лифта, но с газом и даже ванной. Откуда только в комсомоле берутся такие паскудины, думал Егор про изменницу. И работу ей ответственную доверили, и жилплощадь вон какую дали, а она против Родины пошла.
Пока специалисты производили обыск (к соседке на всякий случай тоже вошли, невзирая на замок), Егор разглядывал фотографии на книжной полке.
Вот ее родители: усач отец хорошего трудового вида, мать в платке, сестра-фэзэушница, маленький братишка. Вот она сама в десятом классе – славная такая дивчина, с косой через плечо. А это уже с товарищами по службе: волосы острижены, глаза холодные и знакомая жестокая складка у рта.
Не разглядели начальники в сержанте госбезопасности червоточину. И ответят за это, уж будьте уверены. Откуда в человеке гниль заводится? Может, появляется на свет определенный процент нравственных уродов, и ничего с этим не поделаешь? Вот бы научиться их распознавать еще в детстве, пока они не успели обществу напакостить! Академик Лысенко открыл, что если зерно на ранней стадии развития подвергнуть яровизации (это какой-то там агротехнический процесс), то оно может начисто поменять свои видовые признаки. Вот и с нравственными уродами тоже наверняка можно какую-нибудь моральную яровизацию изобрести.
– В сторонку, – сказал Дорину сосредоточенный человек в пиджаке и белом полотняном картузе. Отодвинул лейтенанта от полки, принялся ловко перелистывать книжку за книжкой, прощупывая и даже продувая корешки.
Егор отошел к столу, где сидела Петракович.
Рацию, которую собрал Дорин, она отдала сама – просто вынула из-под кровати хозяйственную сумку, а в ней передатчик. Слабовато для тайника.
С шифрами же что-то тянула. Сказала:
– Они у меня в блокноте, синем таком. Куда же я его засунула? Сейчас, дайте вспомнить.
И уже минут десять сидела, вспоминала. Октябрьский молча смотрел на нее, начинал хмуриться.
– В плаще, точно! – встрепенулась арестованная. Отвели ее в коридор, дали порыться в карманах плаща – конечно, под присмотром.
– Нету… – развела она руками. – Странно. Сейчас, минутку…
Тут в дверь позвонили – два раза коротко, один длинно.
– Кто? – шепотом спросил старший майор, его глаза напряженно сузились.
Петракович тоже перешла на шепот:
– Ой, это Шурка. Племянник. Он всегда так звонит. Я обещала ему велосипедный насос.
Не похоже было, чтобы звонок ее встревожил.
– Насос? В два часа дня? – Октябрьский взял женщину двумя пальцами за горло. – Не расстраивай меня, Ираида.
– Нас всегда в середине дня отпускают, – сдавленно просипела она. – А к шести назад, на службу. И потом допоздна…
Шеф разжал пальцы. Это было правдой. Многие подразделения, следуя примеру начальства, перешли на раздвоенный график работы: утреннее присутствие и, после дневного перерыва, вечернее.
– Не беспокойтесь, товарищ, то есть гражданин начальник. Я буду честно сотрудничать. Хочу искупить вину, – сказала Петракович, потирая шею.
Замучишься искупать, криво усмехнулся Егор, вспомнив про бутылку с керосином. Но вслух, конечно, ничего такого говорить не стал.
В дверь позвонили еще раз, нетерпеливо.
Шеф кивнул:
– Я тебе, Ираидочка, верю. Значит, так. Идешь к двери, отдаешь насос… Где он кстати?
– Вот, на галошнице.
– Отдаешь насос и говоришь: «Я из ванной. Шурка. Бери и катись». Плечо ему покажи в щель, голое.
Петракович с готовностью кивнула. Сдернула гимнастерку.
– Сапоги! – показал Октябрьский. Скинула и сапоги.
Егор, не дожидаясь команды, прокрался в прихожую и встал так, чтобы створка, распахнувшись, его прикрыла.
Громко шлепая по линолеуму, арестованная направилась к двери. Голову наскоро обмотала полотенцем.
– Шурка, ты чего растрезвонился? – крикнула она. – Я из ванной!
