Смысл составляющей новый имидж одежды был «беспредельно» простым! На тело одевалась водолазка или футболка в обтяжку. Поверх шла основная «одежда». По приходу в клуб трикотаж снимался, убирался в сумку, сумка сдавалась в гардероб, и на ребятах оставалось по минимуму одежды клубно- танцевального содержания. Маленькие стильные и дорогие аксессуары выгодно довершали и подчёркивали имидж.
Но даже в училище, при полной закрытости кожи трикотажем, их стиль смотрелся эпатирующим и вызывающим. Молодёжь приняла «кошек» с восторгом, ну, а педсостав ещё и не такое видел. Наша парочка нарочно работала на публику то тут, то там замирая в различных кошачьих позах так, что несколько раз их на полном серьёзе принимали за манекены, что неизменно вызывало взрыв смеха с их стороны. Короче, «котята» отрывались и прикалывались по полной! Но, разумеется, в училище в их позах не было и намёка на эротику.
Зато в клубах всё было на грани! Позы — не пошлые, но эротичные! Танцы — не грязные, но с явным вызовом. За две недели парочка обратила на себя внимание почти во всех более-менее цивильных столичных клубах. Их откровенный кошачий стиль нравился, во многие клубы их вскоре начали пускать без очереди и без входной оплаты, потому что они неплохо заводили публику. Вскоре появились желающие сняться с заводными «кошачьими» сначала на мобильник, потом на мыльницу, а потом ребятам уже пришлось снова идти к своему стилисту и сочинять мейк-ап уже для Роба. И как только они «разукрасили» и его, их тут же пропечатали в одном из глянцев, к счастью, репортажно, без интервью.
Как ни странно, экземпляр журнала с их фото дошёл до Аристарха. Ему Роб честно признался, что это они, но уверил что они там не каждый день и максимум до пол-одиннадцатого. Патриарх сказал, что если вдруг появятся «хвосты», пусть «хвостатые» пеняют на себя. А официальной версией была избрана версия их скромного подражательства настоящим клубным «зажигалкам».
Все эти «движения», безусловно, забавляли и развлекали Робку, внося перечную свежесть в его опустевшую без Али жизнь. По вечерам он, скорее по привычке, ждал в аське Китти, но она почему-то как сквозь землю провалилась. А без неё в инете было как-то пустовато. Он просто не знал, что бы он делал без «верного друга» Гельки…
Уже через неделю наши чёрные «кошачьи» заметили за собой «облезлый рыжий хвост» — так они прозвали бывшего Гелькиного мажора — Генку. Когда тот первый раз увидел нашу парочку в новом стиле, сначала даже не понял, кто перед ним. Но когда узнал, надо было видеть выражение его лица. Гелла никогда не забудет эти круглые от удивления глаза и отвисшую челюсть. О, это был бальзам на её раненую душу. А «хвост» таскался за ними из клуба в клуб, сгорая от ревности, зависти и ненависти. Несколько раз пытался «подкатить» к своей «бывшей», которая теперь очень неплохо себя чувствовала и без него, но каждый раз слышал брошенное сквозь зубы что-то типа «отвали, козёл». Тогда Генка решил зайти с другой стороны и припугнуть Роба. Он беспардонно подошёл к паре прямо во время танца и наглым тоном заявил, что им, мол, с Робом надо переговорить. Под негодующие возгласы толпы наш «котяра» оставил «пантеру» одну на танцполе, и, выбрав местечко потише, спокойно спросил у довольно решительно настроенного Генки:
— Ну, так о чём хотел поведать дикому кошаку маленький сын большого человека? — начал он, первой же фразой охарактеризовав позиции сторон в предстоящем диалоге, отметив про себя, что «золотой мальчик» всё-таки пришёл «поговорить» один. Значит, какие-то понятия о чести у него всё-таки были.
— Да ты!.. Ты… — у бедного Генки от робкиной фразы куда-то сразу улетучились все угрожающие мажорские заготовки, привычное красноречие вошло в ступор, а неплохо подвешенный обычно язык на самом деле «подвис в воздухе» вслед за отвисшей челюстью. Он не видел в глазах Роба ни страха, ни уважения. И самое главное, что этот «кот без страха и упрёка» был совершенно прав в своих характеристиках, именно это и стало причиной генкиного лёгкого шока. — Послушай, ты, дикая тварь из дикого леса, — быстро придя в себя и приятно удивив Робку знанием Киплинга, продолжил мажор, — тебе не кажется, что ты как-то уж очень быстро занял чужое место? Это моя девчонка, ты понял? Отвали от неё!
— Ну, начнём с того, уважаемый, что свиней я с вами не пас, — я вообще не знаком с премудростями этой профессии, детей тоже не крестил, так что попрошу, всё-таки, обращаться ко мне на «вы»! — уколол его Роб. — Теперь по делу! А вам, достопочтимый маленький человек с большими амбициями, не кажется, что вы слишком много себе присвоили? Место, значит рядом с предметом нашего разговора — ваше! С чего бы это? Теперь насчёт «быстро»? Насколько мне известно, с момента вашего расставания прошло почти четыре месяца. А кто позвольте узнать, дал вам право присваивать живого человека? Так вот, считаю своим долгом напомнить, что рабства на Руси никогда не было, а крепостное право отменили ещё в девятнадцатом веке. Теперь конкретно о Гелле! Кое-кто, я не хочу показывать пальцем — некультурно, знаете ли — едва не сломал девчонке жизнь, и если бы не одна горячо уважаемая мною особа (Роба, конечно же, имел ввиду свою маму), то неизвестно, чем бы всё закончилось. А самое главное, в чём я хочу вас официально уведомить, что вышеупомянутая Гелла — мой близкий друг, очень высоко ценимый мной как личность, с которым я знаком гораздо дольше, чем все вместе взятые личности в радиусе ближайших ста метров, и я не позволю, насколько это будет в моих силах, кому бы то ни было и когда бы то ни было её обижать. Она — свободный человек и вольна сама выбирать между чувством к вам, которое вы сами же и втоптали в грязь, — в этом месте в первый раз за весь монолог глаза Роба сверкнули жёлтой молнией, от чего Генка даже вздрогнул, — и дружбой со мной, абсолютно ни к чему её не обязывающей! Я надеюсь, что положение дел доведено до вашего сознания предельно ясно, сэр?
Потерявшего на мгновение от такой наглости дар речи «сэра Генку» начало откровенно «накрывать».
— Если не отвалишь, то придёт моя очередь… — его уже била нервная дрожь. — Я тебя предупредил! — злобно крикнул неврастеничный мажор и показал от бессилия средний палец. — Если что, пеняй на себя! — и, пнув ногой стену, направился к выходу.
— Я учту ваши пожелания, — совершенно спокойно бросил ему вслед Роб и поспешил на танцпол, где «в гордом одиночестве» оставил Гелю, начавшую уже волноваться, что его так долго нет.
Генка, привыкший к безнаказанности и вседозволенности, был просто взбешён непробиваемым спокойствием Роба, на которого совершенно не действовал его мажорский «авторитет». Нет, конечно же, он не успокоился, этот большой ребёнок, у которого отняли любимую… нет, не девушку, игрушку! И все мысли этого инфантильного собственника были о том, как вернуть своё! Здравые доводы Роба, увы, ни на секунду не задержались в его распрямлённых злостью и ревностью извилинах. Он считал, нет — он был уверен, что последний ход в этой игре должен был сделать именно он. Так и не оставив попыток вернуть подружку, он продолжал вынашивать планы психологического воздействия на «обнаглевшего котяру».
Через две недели после разрыва с Робом Алечка, которой их последний разговор очень глубоко врезался в душу, дождалась своего «обожаемого» призывника Димку. Она встречала его с поезда. Нельзя сказать, что Роб случайно узнал дату приезда «солдатика» и случайно оказался на вокзале. Нет, ему надо было собственными глазами видеть эту встречу. Уже на перроне, пока не подошёл поезд, Аля стреляла глазами по толпе, словно выискивая кого-то. А когда её взгляд скользнул как бы мимо Роба, успокоилась и начала высматривать нужный вагон уже подходящего состава. Димка, уставший с дороги, был рад долгожданной встрече с Алей, но слегка шокирован её поведением, он не ожидал, что она обнимет и поцелует его. По нему было видно, что такое поведение ей обычно не свойственно. А обняв Димку, Алевтина посмотрела на Роба, которого даже и не теряла из виду, как бы спрашивая: «Ты видишь?» Роб видел, видел всё, даже гораздо больше, чем хотела Аля. «Вижу!» — молча кивнул он, а сам подумал: «Милая моя, ты хочешь, чтобы я поверил? Хорошо, я верю, я заставлю себя поверить в это плохо сыгранное лицедейство, лишь потому, что ты этого хочешь! Я даже пожелаю вам счастья, лишь потому, что всегда, с первой минуты хотел и хочу видеть тебя счастливой! Лишь потому, что люблю тебя…» Он развернулся и опять ушёл, физически ощущая, каким взглядом она смотрит ему вслед…
А Димка, едва приехав, начал один за другим разрушать построенные Алечкой воздушные замки. Причём всё выглядело именно так, как в разговоре обрисовал ей бледный после тяжёлой болезни Робка. Три дня всё действительно походило на маленький праздник — всё было для неё и ради неё. Но в воздухе постоянно висело лёгкое напряжение, а во всём происходящем читалась какая-то неестественность и недосказанность. Когда же в итоге он пригласил её в гостиницу, где в номере с двуспальной кроватью был
