поддержку планам Тирпица городских слоев общества. Даже защищенные высокими пошлинами на ввозимое зерно прусские помещики – класс, из которого традиционно выходили армейские офицеры – и так с трудом сводили концы с концами и однозначно противились увеличению налогов в любой форме. Аграрии не упускали возможности напомнить, что три линейных корабля обходились во столько же, сколько пять армейских корпусов, однако общественная поддержка, которой заручились Тирпиц и его помощники, оказалась непреодолимой даже для представителей старого прусского правящего класса(77*).
Когда германское Адмиралтейство впервые стало склоняться к постройке флота, способного соперничать с британским, Тирпиц был убежден в необходимости обеспечения гарантированной поддержки общества. Он добивался ее систематически и целенаправленно. Газетчики и журналисты, промышленники и университетские профессора, политики и священнослужители-не был упущен никто из тех, кто мог оказать влияние на политические процессы в Германии. Успех пропаганды подтверждался численностью Флотской лиги, основанной Круппом в 1898 г. Уже в следующем году она насчитывала не менее 250 тыс. членов,( 78*) что далеко превосходило численность аналогичной организации, созданной британцами тремя годами ранее.
В итоге, когда «Дредноут» нарушил первоначальные планы Тирпица, он все еще был в состоянии провести увеличенный бюджет через рейхстаг (1908 г.) – как видим, как раз вовремя, чтобы вызвать в 1909 г. британскую реакцию, а именно решение повысить темп строительства до восьми дредноутов в год.
Однако дебаты и конфликты вокруг того, что и кого должно было облагать налогом для финансирования растущей программы строительства флота, поколебали позиции фон Бюлова в рейхстаге, и в 1909 г. канцлер был вынужден подать в отставку. В том же году Великобританию стали сотрясать споры вокруг предложенного Ллойд Джорджем бюджета – последний, в свою очередь, также предполагал финансирование увеличенной программы строительства Королевского флота. Явственным образом обе страны столкнулись с трудностями в покрытии расходов на свое соперничество – и даже когда оба правительства проявили заинтересованность в его прекращении (как, например, в 1912 г.), эти попытки оказались безуспешными.
Несмотря на продолжающуюся постройку кораблей, после 1909 г. план адмирала Тирпица по созданию достаточно сильного для разгрома британцев в Северном море флота оказался невыполненным. Его исходные предположения оказались неверными. Вместо того чтобы оказаться втянутой в соперничество с Францией и Россией, Великобритания заключила с ними союз. Более того, в 1910 г. британское правительство доказало свою способность устанавливать новые дифференцированные налоги как для строительства флота, так и осуществления социальных программ в недоступных германцам масштабах.
Более того, к 1912 г. Тирпиц и германский флот столкнулся с новым внутренним соперником в лице сухопутных войск. Призрак революции преследовал прусских офицеров еще с 1848 г. Даже триумф 1870 - 1871 гг. не устранил страха перед реальными возможностями подлинно массовой армии и опасения имущих классов лишиться своих привилегий. Рост численности населения позволил военному руководству призывать на военную службу все меньший процент от общей численности молодых людей. Сокращение сухопутных войск до удовлетворительного для прижимистых депутатов рейхстага минимума позволило в то же время сохранить однородность и аристократичность офицерского корпуса-надежного заслона на пути проповедуемой социалистами революции.
К концу первого десятилетия XX в. в свете ускорившихся темпов финансируемого Францией перевооружения России действенность подобной политики стала выглядеть сомнительной. Скоротечный разгром в Первой балканской войне 1912 г. германского протеже – Турции – странами, вооружение которым поставила Франция, еще более обострил ощущение углубляющейся изоляции Германии. Военные советники кайзера сошлись во мнении, что, несмотря на риск возможной революции, армия должна быть увеличена путем призыва большего числа мужчин на срочную службу. Кроме того, было решено вооружить войска артиллерией более крупного калибра. Затраты на осуществление подобной программы были значительными и напрямую соперничали с планами строительства флота. Более того, новый канцлер Теобальд фон Бетман-Хольвег активно поддерживал армейскую программу в качестве сдерживающего фактора запросов адмирала Тирпица(79*) .
Россия также стала оправляться от последовавших вслед за поражением в русско-японской войне революционных возмущений – факт, поставивший под сомнение выполнимость плана Шлиффена. Если России удалось бы развить достаточно густую сеть железных дорог для мобилизации своих объемных людских ресурсов, то у Германии могло не хватить времени на разгром Франции, прежде чем подвергнуться вторжению русских орд. Еще с 1893 г. Великий генеральный штаб (как после 1871 г. начал называться прусский Генштаб) безоговорочно верил в то, что единственным способом ведения войны на два фронта было нанесение первого удара по Франции через территорию Бельгии, пока русские все еще находились в процессе отмобилизовывания личного состава. Именно таково было заключение начальника Великого генерального штаба в 1891 – 1905 гг. Альфреда фон Шлиффена, поставленного перед необходимостью разрешения проблемы франко-русского сближения 1891-1894 гг.
Ежегодно план Шлиффена подвергался тщательному пересмотру с учетом поступавших разведданных относительно изменений в ресурсах противников Германии и самой империи. Однако с момента написания в 1893 г. и до момента боевого применения в 1914 г. основополагающая идея оставалась неизменной. Германских штабистов мало заботило то обстоятельство, что нейтралитет Бельгии гарантировался международным договором 1839 г., под которым стояла и подпись Пруссии. Вторжение могло вызвать принятие ответных военных мер со стороны Великобритании, поскольку независимость Бельгии (в противовес Франции) являлась долгосрочной задачей официального Лондона. Однако когда вслед за франко-британским союзным договором 1904 г. последовало заключение аналогичного русско-британского договора (1907 г.), германцы пришли к заключению, что Великобритания все равно рано или поздно (а может, с самого начала войны) присоединится к ее противникам. Быстрый и окончательный разгром Франции во мнении германцев стоил вызываемого вторжением в Бельгию неминуемого противостояния( 80*)
Еще одним важным последствием скрупулезной подробности разработки в 1893-1914 гг. плана германского наступления был тот факт, что однажды запущенный механизм мобилизации невозможно было остановить. Все должно было работать с точностью часового механизма. Любое вмешательство извне неминуемо приводило к сбою и в итоге парализовывало предусмотренное планом отлаженное перемещение людей и материалов. Таким образом, достаточно затруднительное для Бисмарка в 1866 и 1870 – 1871 гг. подчинение военных действий политическим соображениям(81*) стало окончательно невозможным. Никто, включая самого кайзера, после принятия решения о начале военных действий не мог изменить план. Подобные жесткие ограничения существовали также во Франции, России и Австрии, хотя меньший престиж армии делал политическое вмешательство (даже во времена кризиса) гораздо более возможным по сравнению с Германией.
Нельзя было более убедительно продемонстрировать иррациональность рационального, профессионализированного планирования. Загадочным образом сомнамбулическая поступь, которой ведущие державы пришли к войне в августе 1914 г., точно ознаменовала центральную дилемму нашего столетия – противоречивость целого, вызванная (или многократно усугубленная) более полной гармонией или превосходной организацией его составных.
