секунд было совершенно ясно, что она первая достигнет утопающего. Девчонка плыла отличным спортивным кролем и буквально за несколько быстрых, отточенных взмахов догнала, а потом и перегнала моего Ихтиандра. Нет, такой поворот действия меня совсем не устраивал. Еще чего! Чтоб меня спасала какая-то пейзажистка! Я помедлил еще немного, а потом, когда девчонка была уже совсем близко, припустил к другому берегу.
— Эй, утопающий! — услышал я за спиной веселый голос. — Куда же ты?!
Тут я понял, что продолжать удирать просто глупо, что спектакль провалился и что артистов забросали тухлыми яйцами. Я перестал плыть и повернулся к девчонке:
— А ты хорошо плаваешь.
— Ты тоже, — сказала она, переводя дух. — Но ты же сейчас тонул?
— Кто? Я? Это тебе показалось.
— А зачем ты кричал «тону»?
— Я кричал «ау». Понимаешь: «А-у».
— Понимаю. Значит, ты заблудился и кричал «ау».
— Ну, конечно. Сбился с курса и заблудился. Но все равно ты молодец. Поэтому представляю тебя к награде.
Я подплыл к белой кувшинке и уже было хотел ее сорвать.
— Стой! — вдруг закричала девчонка, да так, что я даже вздрогнул и отдернул руку. — Не трогай ее. Зачем? Она ведь без воды совсем беспомощная.
— Пожалуйста, не буду, — сказал я, удивившись такой реакции. — Я ж подарить хотел. За спасение утопающего.
— Не надо. Ты можешь просто сказать: дарю тебе эту кувшинку. И я буду знать, что она моя.
— Ну, если так, то в придачу дарю и озеро. Вместо вазы.
— Спасибо. А знаешь, у кувшинки есть еще и другое название — нимфея. Красиво, правда?
— Ничего. А тебя саму-то как звать, нимфея?
— Меня Таня.
Я посмотрел в сторону берега и поискал глазами моего Ихтиандра. Генка стоял у воды и подавал мне какие-то отчаянные сигналы. Конечно, он не понимал, что происходит, а плыть почти к другому берегу озера ему было боязно.
— Ну что, гребем назад? — сказал я. — А то мой друг совсем уже заскучал.
— Плыви за мной и не глазей по сторонам, — сказала Таня. — А то снова заблудишься.
Потом мы все втроем лежали на нашем валуне и отогревались. Солнце на том берегу уже коснулось макушек сосен, с воды потянуло прохладой, но камень был еще теплый и даже казался мягким.
— А все-таки жаль, что ты не тонул, — вдруг задумчиво сказала Таня. — Я когда вас здесь увидела, мне страшно захотелось с вами познакомиться. Я ведь тут совсем никого не знаю. Вот я и думаю: хорошо бы, если бы кто-нибудь из них тонуть начал. Я бы тут же в воду… Так все романтично было бы.
Тут мы с Генкой посмотрели друг на друга да так хохотать начали, что Таня привстала и посмотрела на нас как на придурков:
— Вы чего это?
— Да так, — сказал я. — Анекдот один вспомнили. Про утопающего.
— А как называется это озеро?
— Уловное, — сказал Генка.
— Уловное, — медленно повторила Таня. — Какое хорошее название. А русалки в нем живут?
— Какие там русалки. В нем и рыба-то, похоже, не водится. Представляешь, на шитика даже не берет!
— И правильно делает. Очень нужны ей ваши шитики. А русалки здесь наверняка живут. Посмотрите, сколько вокруг васильков.
— При чем тут васильки? — спросил я.
— Как при чем? Разве вы не знаете?
— Мы не знаем, — сказал я. — Мы с Генкой в ботанике не сильны.
— Тогда слушайте. В древние времена одна молодая русалка полюбила пахаря. А звали этого пахаря Василий. Русалка уговаривала его, чтобы он все бросил и шел бы жить к ней в озеро. Но пахарю было жаль расставаться с землей, и он отказался. Тогда русалка превратила его в цветок и назвала этот цветок васильком.
— Все ясно, — сказал я. — Хорошо, что пахаря Василием звали, а, скажем, не Аскольдом. Пришлось бы цветы аскольдиками называть.
Таня как-то странно на меня посмотрела, и я понял, что сморозил глупость. И откуда у меня эта идиотская манера все время острить пытаться? Особенно когда с девчонками разговариваешь.
— А ты что, художница? — задал Генка тоже не очень-то умный вопрос.
— Художница? — Таня засмеялась. — Ну что ты, нет, конечно. Просто мне нравится рисовать. Чтобы художником быть, надо очень сильно в себя верить. В правоту свою. А я все время сомневаюсь. Вот пишу что-нибудь, а мне постоянно кажется, что самое-то главное от меня ускользает. Я вижу это главное, а схватить ну никак не могу. Хоть плачь! Знаете, был такой художник Ван Гог. Жил в страшной бедности и все время писал, писал. Будто торопился. А за всю жизнь продал одну-единственную картину! Да и то за гроши. Представляете, весь мир в него не верил и считал его картины мазней. А он верил! Один!
— И что потом было? — спросил Генка.
— Потом? Потом люди поняли, что они были неправы. А Ван Гог умер с голоду.
Тут мне опять захотелось сострить, сказать, что голодная смерть ей не грозит и что, если ее картины не будут покупать, она может спокойно пойти на ткацкую фабрику и там прилично заработать. Но я посмотрел на Таню и промолчал.
— А вот итальянский скульптор Бенвенуто Челлини любил стрелять из пушки, — вдруг изрек Генка. Он, видимо, долго и мучительно соображал, что бы такое сказать про художников, и теперь неожиданно выдал неизвестно откуда всплывшие знания.
Таня засмеялась, а потом сказала:
— Давайте еще раз искупаемся. Хочу посмотреть, как там моя кувшинка.
— Ну, вы купайтесь, а я еще посохну, — сказал Генка. Он уже видел, как плавает Таня, и теперь, наверное, стеснялся показывать свой собачий стиль. Да и побаивался заплывать так далеко.
— Давай наперегонки, — предложил я.
— Давай! — согласилась Таня.
По Генкиному сигналу мы бросились в воду. К счастью, мне удалось немного опередить ее на финише, хотя плыл я изо всех сил. «Хорошо, что я не предложил ей форы», — подумал я.
— Посмотри, — сказала Таня, — моя нимфея уже собралась спать. Видишь, лепестки почти закрылись. Обещаешь мне никогда больше не рвать кувшинок?
— Обещаю, — сказал я. — Или нет, даже не так. Торжественно клянусь никогда больше не рвать кувшинок, нимфей, васильков, ромашек, лопухов и прочий растительный мир. Обязуюсь также не обижать русалок, леших, домовых и соловьев-разбойников.
— Я тебе верю, — серьезно сказала Таня и, подплыв ко мне совсем близко, добавила: — Сережа, я хочу попросить тебя об одной вещи.
— Можешь даже о двух.
— Ты знаешь, мне очень-очень хочется прийти сюда, на это озеро ночью.
— Ночью? Зачем?
— Ну, как бы тебе объяснить… А ты не будешь смеяться?
— Не буду.
— Сегодня мне вдруг показалось, что когда-то очень давно я здесь жила. И что стоит прийти сюда ночью, как я все сразу вспомню. Я бы одна пошла, но мне страшно.
— Ладно, сходим, — сказал я и даже сам удивился, что так быстро и легко согласился.
— А ты сможешь из дому уйти? — спросила Таня.
— Запросто. Я на веранде сплю. Никто и не заметит, как я выскользну.
— И еще, Сережа: пожалуйста, не говори никому об этом. Пусть это будет нашей тайной.
