Вот он мягко перекувырнулся по полу, поднялся. Обрушил на затылок матроса короткий рубящий удар. Не задерживаясь ни на секунду, скользнул туда, где темнел круглый люк, ведущий в крюйт-камеру. Отверстие для подачи снарядов было всего на пару сантиметров шире дульного, но и этой крошечной прибавки хватило для того, чтоб диверсант задвигался быстрее — уже не спиралеобразно, а вихляющими изгибами тела, по-змеиному.
В пороховом погребе он воткнул в один из стандартных полузарядов (130 килограммов первоклассного артиллерийского пороха) латунный штырь взрывателя и нажал пружину. Раздалось едва слышное тиканье.
Затем, сверившись по кальке со схемой, Вьюн нашел ту вентиляционную трубу, по которой можно было добраться до паровой магистрали.
Четверть часа спустя он соскользнул по якорной цепи в морскую воду и быстрыми саженками поплыл в сторону темного берега.
Кожа пловца была густо смазана специальным маслом, предохраняющим от холода.
«Покурить и уснуть, покурить и уснуть», мысленно повторял он в такт гребкам. Главная жизнь Вьюна происходила в опиумных снах. Прочее не имело особенного значения.
Мария потеряла голову
Родион ее не соблазнял, не совращал, не воспользовался девичьей доверчивостью. Маша сама всё устроила. Она этого хотела.
Никакого предварительного плана у нее не было. Но вечером, после рабочего дня, когда они пили чай, его состоящее из двух половинок лицо вдруг показалось ей таким вдохновенным, а глаза горели так ярко… Внутри у Маши что-то затрепетало, заискрилось. «К чему ждать свадьбы? — шепнул прерывающийся голос. — Разве она что-то изменит в наших отношениях? Ведь мы любим друг друга…»
Это было так просто, так удивительно, что Мария сама удивилась, зачем было попусту потрачено столько времени? Жизнь коротка, в ней мало настоящей радости, а вокруг война, впереди — все говорят — революция. Что ж самих себя обкрадывать?
Всю инициативу она взяла на себя.
Провожая Мышкина, шепнула ему: «Вернись через час. Будь во дворе, у черного хода». Он удивленно поднял брови и, кажется, хотел что-то спросить. Но понял без слов. Взгляд, и без того сегодня какойто особенный, засиял еще лучистей.
Через час они бесшумно поднялись наверх, в ее одинокую башню.
И случилось счастье, которого уродка Маша у судьбы ничем не заслужила.
Электричество
Всяких женщин знавал на своем веку Йозеф фон Теофельс. Молодых и в возрасте, худых и толстых, красивых и безобразных. Молодые и красивые дарили приятность; пожилые и уродливые пригождались для дела. Кто кроме извращенца станет расходовать любовный пыл на какую-нибудь страхомордину? В любовном мартирологе Зеппа среди самых кошмарных образчиков женской непривлекательности фройляйн Козельцова могла бы по праву претендовать на призовое место.
И всё же никогда еще майор не ощущал подобного эротического подъема. На ложе страсти он проявил себя прямо-таки Казановой и дон Жуаном в одном лице, то есть в одном теле.
Мысль о том, что сейчас происходит на дредноуте, наполняла всё существо Теофельса электричеством. Даже удивительно, что он не светился наподобие лампочки. Когда изнемогшая от восторга девица, беспрестанно бормотавшая всякие нежные слова, попросила его не молчать и тоже сказать ей что-нибудь ласковое, Зепп назвал ее «моя маленькая роза».
— Я не похожа на розу, — засмеялась Мария тихим, счастливым смехом. — Роза пышная, а я тощая.
— «Маленькая роза» — это розетка. А я штепсель. Когда мы соединяемся, включается ток.
— Какой ты, оказывается, испорченный…
Она ударила его по плечу, хихикнула.
— Слушай, я наверно кричала? Вдруг мама слышала. Ее спальня прямо под нами.
— Ничего. Твоя мать — умная женщина. Она всё понимает.
Потом барышня, наконец, отвязалась — уснула. Майор же смотрел на часы. Вот сейчас должны начать «прокачку». Вьюн уже наготове. Ждет, когда откроют замок орудия…
Любовные неистовства не дали Зеппу разрядки. От напряжения он скрипнул зубами.
Звук был едва слышным, но Маша проснулась.
— Не спишь? — Она погладила его по фальшивому ожогу. — Знаешь, я всегда любила ночь. Ночью мы с тобой самые красивые на свете.
— Утро уже, — ответил он. — Седьмой час.
Если до 6.30 не грянет взрыв, значит, акция сорвалась…
От этой мысли он вздрогнул. Вздрогнула и Маша.
— Ты тоже об этом подумал, да?
— О чем?
— Вдруг ребенок родится с пятном на лице? Для девочки это трагедия. Мне-то в жизни повезло, а ей?
Именно в этот миг (часы показывали 6.18) со стороны рейда донесся глухой, мощный рокот. Зеппа будто подкинуло с кровати.
Из окна башенки просматривался рейд Северной бухты. То есть ночью-то ничего кроме светящихся прожекторных нитей видно не было, но сейчас из черноты явственно проступил низкий контур линкора, окруженный подрагивающим алым ореолом.
— Это «Мария»! — закричала Маша, схватив Зеппа за локоть. — Там что-то произошло! Авария! А может, диверсия! Папа!!!
Иван Сергеевич этой ночью оставался на дредноуте.
Снизу донесся женский крик.
— Мама проснулась! Я к ней! Оставайся здесь. — Накинув халат, Маша бросилась к двери. — Хотя теперь неважно… Пойдем вместе!
Обернувшись, она увидела, что жених, будто завороженный, смотрит в окно.
Оставив дверь нараспашку, Маша выбежала в коридор.
Взрыв
Дредноут был охвачен пламенем. С каждой секундой оно разгоралось всё жарче. Зепп вынул из кармана кителя заранее приготовленный бинокль — плоский, но мощный.
Это пока только рванула мина в крюйт-камере, соображал майор. До нефтяных цистерн огненная волна еще не дошла.
Едва подумал — линкор будто подпрыгнул из воды, расколовшись чуть не во всю свою ширину. Вверх на сотни метров взметнулось багрово-черное пламя. Огромная боевая рубка, фок-мачта, носовая труба оторвались от корпуса и легко, словно картонные, отлетели в сторону. Носовая башня накренилась,
