И всё? А как же единоборство с Молохом зла? Бой с охраной? Героическая гибель? Посмертная слава? Беатины слезы?
Збышек был потрясен, он не знал, что и сказать.
Хорошо, Маккавей, умный человек, сумел сформулировать все вопросы.
— Спросить можно? Дисциплина позволяет? — едко осведомился он. Дождавшись кивка, стал загибать пальцы. — Вы говорите «простенько». А если рельсы выдержат? А если Николай при крушении уцелеет? В восемьдесят восьмом году на станции Борки царский поезд слетел под откос. Вагоны всмятку, множество жертв, а император остался целехонек. И потом, зачем вы нас призвали? Подумаешь — заменить болты на нескольких стыках. Для этого довольно двух-трех человек. Странный план. Неубедительный.
— Tak! Zgadzam sie z panem![11]
— Вопросы резонные. И на каждый имеется ответ.
Немец стер с доски, начал рисовать что-то другое.
Музыка звучала всё ближе
Звуки музыки, интриговавшие Романова, были уже совсем близко. До салона, где играл невидимый пианист, оставалась еще одна дверь — последнее, шестое купе.
На нем надпись: «
— Татьяна Олеговна. Единственная дама на два поезда.
— Зачем нужно, чтобы здесь находилась фрейлина?
Действительно странно. Ведь Ставка верховного главнокомандования, а не дворец.
— Представляет особу государыни, — официальным тоном ответил полковник.
Но Алексей не отстал:
— В каком смысле? Извините, Георгий Ардальонович, но я должен понимать, кто здесь чем занимается.
Тогда Назимов понизил голос:
— Официально госпожа Одинцова здесь по линии Красного Креста, над которым шефствует ее величество. А на самом деле — присматривает.
Последнее слово он произнес почти шепотом.
— За кем?
От военной жизни Романов одичал и в делах мирных, семейственных стал туповат. Именно это выразил укоризненный взгляд полковника.
— За августейшим супругом. Татьяна Олеговна — око императрицы. Вообще-то ей, как и генералу Дубовскому, было отведено место в литерном «А», но государь не любит, когда за ним присматривают. Впрочем, Одинцова — женщина славная. Хоть и с чудинкой. Я вам сейчас ее купе покажу.
Не постучав, полковник тихонько приоткрыл дверь.
— Ничего, ее там нет, — сказал он. — Она, слышите, в салоне музицирует. Взгляните-ка, это что-то особенное.
Купе действительно представляло собой нечто небывалое. Оно всё, сплошь, было обито стеганым одеялообразным материалом розового цвета: пол, мебель, поручни, даже оконная рама. Ничего подобного Алексей в жизни не видывал. Какой-то кукольный домик.
— Господи, что это?
— Обустроилась по своему вкусу. Сами видите, Алексей Парисович, какой у меня здесь паноптикум. По крайней мере, во всем остальном Татьяна Олеговна вполне нормальна. Чего не скажу про остальных, — вздохнул он, очевидно подумав про журналиста, генерала и камергера.
Прошли в салон. Это помпезное слово не очень соответствовало размерам помещения, которое в городской квартире занимала бы гардеробная или очень скромного размера спальня. Зато обстановка была самая изысканная. Ковры, картины, чудесный инструмент красного дерева, бархатные кресла, козетка на золоченых ножках.
Женщина средних лет, одетая сестрой милосердия, перестала играть и с приветливой улыбкой поздоровалась. Романов давно не имел дела с благонравными дамами, а с императорскими фрейлинами и вовсе никогда не сталкивался, поэтому изображать галантность не стал, руку не поцеловал — пожал. И представился коротко, без улыбки.
Единственная из пассажиров, Одинцова поинтересовалась, откуда прибыл господин поручик и где служил прежде.
Настоящая светскость — это задавать чужому человеку вопросы с таким видом, будто тебе очень интересен и собеседник, и его ответ. Это Алексей знал из литературы. И все же дама была так мила, голос настолько приятен, а серые, в хороших морщинках глаза взирали на поручика столь заинтересованно, что пришлось сказать про службу в управлении. В конце концов, секрета тут не было.
— Так вы работаете в разведке? — переспросила непонятливая дама. — Я знаю, сейчас это считается очень важной сферой деятельности.
— Не в разведке, а в контрразведке.
— А есть разница?
Было в этой женщине что-то, побудившее Романова ответить на смешной вопрос серьезно и развернуто.
— Принципиальная. Агентурный разведчик, а попросту говоря, шпион — тот, кто умеет влезать в доверие к людям, эксплуатирует их дружбу или любовь. А потом доносит о выуженных секретах. На мой взгляд, нет профессии отвратительнее. В прошлом веке шпионам не подавало руки собственное начальство. И правильно делало.
Назимов заулыбался:
— Понимаю ненависть контрразведчика к шпионам, но согласитесь, что без них в современной войне не проживешь!
— Без прямой кишки тоже не проживешь, — буркнул грубиян Романов. — Но не целоваться же с ней.
Метафора была слишком сильная. Полковник, человек с живым воображением, даже поморщился, но лучезарная улыбка Татьяны Олеговны ничуть не померкла. У настоящей леди воображение вышколено, а слух избирателен. — Я ненавижу шпионов еще больше, чем изменников, — зло продолжал Романов и сам не понимал, чего он так разошелся. — Предателем человек может стать по слабости или от безвыходности. Шпионы выбирают свою профессию добровольно. Это мои враги. Я их вытаскиваю из нор и давлю, как крыс. — Крысы — очень неприятные создания, — согласилась с ним фрейлина Одинцова.
Петри
Еврей слишком много говорит. А умный человек предпочитает слушать.
Немцы — серьезная, обстоятельная нация. Если берутся за дело, то продумывают все детали. Особенно в таком великом деле. Куда более великом, чем совершил ты, Эйген. Убить императора это не то, что застрелить в упор старика генералгубернатора, у которого и охраны не было. Так что не очень-то заносись на том свете, дружище Эйген.
Друг-соперник Эйген Шауман вошел в бессмертие и стал обитателем национального пантеона героев после того, как убил в здании финского Сената царского сатрапа генерала Бобрикова, а потом застрелился сам. Петри плакал по товарищу много дней. Во-первых, потому что Эйген погиб. Во-вторых, потому что сравняться с ним после такого подвига уже никогда не удастся.
Так Петри думал долгие двенадцать лет, и жизнь была ему не мила. Но потом с ним встретились немецкие люди. Они предложили такое, что Петри будто родился заново. Эйген больше не снился ему по
