раскраснелись.
— А я думаю, что финн, — Толик тоже полистал тетрадь и ткнул пальцем в исписанный лист, — вот, ознакомьтесь. Тут все ясно написано.
Мне было ничего не ясно. Почерк оказался неразборчив.
— Ежу понятно, что это датчанин, — проворчал Артем.
Принесли дольки лимона на блюдечке. Лимоны источали приятный тонкий аромат, от которого щипало в носу.
— Финн, — твердо заявил Толик, — другого варианта решения быть не может.
Они тут же затеяли вялый спор, исходя из которого, я понял, что спорят они уже не первый час, что датчанин, при всем уважении к датчанам в целом и к конкретному датчанину в частности, просто не способен выращивать рыбок, потому что он лопух. Так же выяснилось, что мать Артема живет где-то очень далеко, и если Артем не перестанет спорить и размахивать кулаками, то отправится к ней с первым же пинком. А также я узнал много анатомических подробностей о многочисленных дальних родственниках Толика.
— На что спорили-то? — спросил я, сверяясь с задачкой.
— На коньяк, — сказал Артем, размахивая кулаками.
— Смотрите, вот у вас здесь логическая неточность, — я положил лист на стол, взял ручку и быстро все исправил, — видите? Финн никак не может выращивать рыбок.
Артем издал победный вопль.
— Но и датчанин не может, — сказал я. Артем громко скрипнул зубами.
— Он же лопух, — радостно сказал Толик.
— Вот смотрите. Если здесь у нас англичанин, а тут лошади, то рыбок, соответственно, разводит немец.
— Везде эти немцы, — проворчал Артем мрачно, — ох уж они…
Толик хмыкнул и откинулся в кресле, теребя рыжую бородку.
— Забавно, — сказал он.
Артем вскинул вверх оттопыренный указательный палец:
— Вот вам и школьная задачка! Дайте-ка почитать. Я, вообще-то, в домыслы не верю!
И он, взяв тетрадь, принялся читать, забавно шевеля пухлыми губами. Щеки его раскраснелись еще больше. Я пил чай с лимоном. Мне невероятно нравился аромат. Самолет легко тряхнуло. Кажется, мы снова поднялись выше облаков.
И в этот момент я вдруг с необычайной ясностью осознал, что очень сильно устал. Я устал и физически и морально. От работы в первую очередь. От бесконечных фотосессий. От постоянных погонь за хорошими (нет, я бы даже сказал, отличными) кадрами. От «Фотошопа» тоже устал. От Марии Станиславовны с ее настроением, похожим на американские горки: утром она может петь за рабочим столом, а вечером, впадая в жесточайшую депрессию, запираться в кабинете на ключ и гасить свет. Тогда работа стоит и пусть хоть конец света, но женская депрессия есть женская депрессия. Творческие люди, чтоб их… Устал от фотоаппаратов. Мне вдруг показалось, что мой старый добрый «Кэнон» весит целую тонну. И как я его вообще могу таскать целыми днями? А еще накатила усталость от бешеного темпа жизни. От диких гонок по городу и за городом, от метро, от такси, от ресторанов, от клубов, от лишенных всякой стеснительности подвыпивших девушек на одну ночь, от съемок в телепередачах, от репортажей и интервью, от долгих бесед с поклонниками и профессионалами, которые завидуют тебе и улыбаются тебе, но взгляд их (который, к сожалению, никак не уловить через объектив) холодный настолько, что вместо слез, наверное, сыплется ледяная крошка. Усталость — неотвратимая завоевательница моей души и тела. А кода я нормально спал в последний раз? Чтобы не падать в кровать без ног в четыре часа ночи, а спустя три часа вскакивать на работу? Когда я спал по-человечески? Ложился в одиннадцать, перед этим приняв горячий душ, читал бы книжку, или бы смотрел фильм, а потом бы забирался под теплое одеяло и там, свернувшись калачиком, положив ладонь под щеку, видел бы какие-нибудь цветные сны. Не помню уже, когда такое было. В той сказке, где была жива Аленка, наверное.
— Все верно, — сказал Артем.
— Теперь мы просто обязаны подарить вам коньяк! — сказал Толик.
— Вы куда летите? — спросил Артем, — И вообще, давайте на «ты». А то как-то невнятно получается, верно я говорю?
— Верно, — сказал я.
— Так куда путь держишь?
Я пожал плечами. А как объяснить людям, что мне совершенно все равно, куда я лечу?
— На север.
Артем закивал головой в знак согласия.
— У нас красиво, — сообщил он, — на севере красивее всего. Там такая природа! Закачаешься!
— Север — это сила! — добавил Толик.
У обоих загорелись глаза, и они наперебой принялись рассказывать мне, насколько красив север. Особенно, вообще-то, Заполярье. Чем ближе к Северному ледовитому океану, тем красивее и красивее. Или, как сказала бы Алиса из страны чудес — все чудесатее и чудесатее. И ведь не поспоришь!
— У нас северное сияние, — говорил Артем, загибая указательный палец на руке, — у нас морошка, грибы, черника, сугробы, Новый год так Новый год и, этот, мороз! Вообще-то, у нас не всегда холодно.
— Но всегда красиво! — сказал Толик.
— Я верю.
— Никогда не был на севере?
Я покачал головой. Глаза Артема загорелись.
— Там столько снега! — сказал он. — Эх, прилетел бы ты к нам зимой! Я б тебе показал, сколько у нас снега.
И он растопырил руки, показывая как много у него на севере снега.
— Это вам не Краснодар! Это вам даже не Ленинград, или как он там сейчас… не важно. Вообще-то, брат, такой красотищи ты нигде и никогда не увидишь.
— По телевизору показывали Аляску. Хуже. — сказал Толик. — Все какое-то не настоящее. Особенно дороги.
— Да я же не спорю, — устало сказал я и улыбнулся.
Но они меня не слушали. Они любили север. Меня посвятили в таинства северного сияния, мне рассказали, чем черника отличается от голубики, мне разъяснили чем росомаха отличается от медведя и почему, когда ездишь в сопки на лыжах, нужно смотреть на верхушки деревьев. Мне даже нарисовали заячий след. Правда, след, нарисованный Артемом, имел мало общего со следом, нарисованным Толиком, но после жаркого короткого спора они пришли к выводу, что зайцы бывают разными. Еще мне поведали, что при температуре ниже минус двадцати градусов совсем не чувствуется холода, но зато немеют губы, щеки и веки. Артем рассказал, как один раз он вышел ночью в магазин, а температура, вообще-то, была минус сорок два. Дойдя до магазина, он обнаружил, что не может пошевелить челюстью и сказать продавцу, что хочет. Пришлось лезть за сотовым, но оказалось, что у дешевой корейской безделушки от перепадов температуры запотел экран, причем изнутри, и разобрать текст было невозможно. Вообще-то, телефон был недешевый, но не об этом речь. Артем бродил по магазину почти полчаса, прежде чем смог совладать с собственной челюстью… мне рассказали про Новый год, про то, какой это действительно зимний праздник — с сугробами выше головы, с волшебной вьюгой, настоящими елками, бородатым живым дедом морозом. Еще мне рассказали про сопки, про грибы, про снежного человека (который точно существует, осталось только его найти и увидеть). Я слушал их, делая глоток за глотком, а когда чай кончился, просто слушал и улыбался. Забавные они были ребята. Хорошие. Таких в крупных городах днем с огнем не сыщешь. Такие в столицах не приживаются. Либо сразу погибают, раздавленные скоростью жизни, либо черствеют, взрослеют, обрастают столичными приметами, бытом, речью, высокомерием. И ведь, если подумать, что мешает людям из больших городов оставаться такими вот простыми, как Толик и Артем? Зачем они наращивают жесткие панцири лицемерия, цинизма, равнодушия? Что это? Бегство от простоты обычных людей? Или, может быть, просто глупость? Да ведь и сам, наверное, такой же. Циник? Циник! Еще какой! На похоронах знакомого напился и травил анекдоты. Ну, не нравился мне знакомый, не мог удержаться… а ведь
