Невозможно было противиться его напору. Его губы и руки уже занимались с ней любовью. Его сильное, напряженное тело прижималось к ее телу. Разве могла она сопротивляться, если ей было так хорошо? Все происходящее казалось ей правильным. И Джонно был безупречен.
Но это будет последний раз...
Камиль заказала ужин в номер, и они устроились по-походному прямо на пушистом ковре, накинув на плечи огромные белые махровые халаты, обнаруженные в ванной, так и не высушив волосы после душа.
Они говорили о Париже. Джонно рассказал о чудесном маленьком кафе с пианино, случайно найденном им на Монмартре.
— Там все дышит настоящей парижской атмосферой, — восхищался он. Ты же знаешь, какие там кафешки: низкий потолок, оклеенный старыми афишами, много света, скатерти в красно-белую клетку и плотная пелена сигаретного дыма. Пианист в углу играет что-то ностальгическое. Но самое занятное там — это послания, прикрепленные к стенам по всему залу.
— Какие послания?
— Открытки, любовные записки, наброски, дружеские шаржи, анекдоты. Большей частью оставленные туристами, поэтому многие написаны по-английски...
— Когда ты был в Париже? — спросила Камиль. — Тебе удалось проникнуться его духом.
— Впервые я попал туда, когда мне был двадцать один год. Я целый год ездил автостопом по Европе. А еще в прошлом году ездил. Тогда и наткнулся на это кафе.
— Ты был в Париже
Он постарался скрыть раздражение от ее изумления. Было очевидно, что она все еще относится к нему слегка свысока, как к простоватому провинциалу, а точнее как к неотесанной деревенщине.
Разговор после этого несколько затих. Джонно ощущал некоторую неловкость и тяжесть в душе и пытался угадать, чувствует ли она то же самое. Тот же неприятный груз, который мешал ему оставаться беззаботным и продолжать болтать как ни в чем не бывало. Ту же давящую неясность, перерастающую в неуверенность относительно того, что ждет их в будущем... Его мучили вопросы, которые они не задавали друг другу.
Когда с ужином было покончено, Камиль взяла тарелки и поставила их на небольшой столик у окна.
Она замешкалась там на несколько секунд, глядя в плотную темноту ночи, а когда повернулась к нему, Джонно разглядел кристаллики слез в ее светящихся глазах. Она нервно теребила пояс халата.
— Джонно, — сосредоточенно начала девушка. — Завтра ты возвращаешься в Муллинджим. Нам надо поговорить.
— Конечно. — Он поднялся с пола и жестом предложил сесть в кресла в углу номера.
Но Камиль не пошевелилась. Она так и стояла спиной к окну, затягивая пояс на талии, поэтому и он остался где был, посреди комнаты, широко расставив ноги и опустив руки вдоль тела.
— Мне кажется, у тебя сложилось неверное представление обо мне, — сказала она.
Джонно интуитивно почувствовал, что разговор будет не из приятных.
— Какое представление?
— О, Джонно, я не знаю, как сказать, чтобы это не прозвучало пошло и плоско. Я думаю, нам не стоит поддерживать отношения после того, как ты уедешь домой.
— Это почему же, черт побери?
Камиль вытерла глаза кончиком пояса.
— Я не та женщина, которая нужна тебе.
Ему показалось, что внутри все заиндевело. Нечеловеческим усилием воли он вытолкнул слова из одеревеневшего горла.
— Может быть, ты позволишь мне самому это решить?
Она нервно дернула головой.
— Я ведь совсем не подхожу тебе, пойми.
— Камиль, ты говоришь глупости. Иди сюда.
— Нет, — воскликнула она, выставив вперед руки, словно хотела отгородиться от него. — Если ты прикоснешься ко мне, я разлечусь на куски. Если ты снова начнешь меня целовать, я забуду, что хотела сказать.
— Неужели этого недостаточно для того, чтобы понять, насколько мы подходим друг другу?
— Не знаю. Не думаю. Я не представляю, как это объяснить. Я пытаюсь, но не получается. Уверена, ты понимаешь, что очень, очень мне нравишься. И мне кажется, что ты не рассматриваешь меня, как небольшое приключение, которое призвано занять твое свободное время, пока ты в Сиднее.
Джонно молчал и ждал, что она скажет дальше.
— Но нас разделяют тысячи километров.
— Самолеты помогут сократить это расстояние.
— Да, но перелеты будут иметь смысл только в том случае, если у наших отношений есть будущее.
— А ты считаешь, его нет? — холодно спросил он.
— В первый день нашего знакомства я сказала тебе, что не верю в брак.
— А кто говорит о браке? Не хочешь выходить замуж — не надо. Я не заставляю.
Девушка бросила на него обеспокоенный взгляд.
— Ты уверен в этом?
Джонно тяжело вздохнул и провел рукой по затылку.
— А ты уверена, что не хочешь замуж? — парировал он. — Статья, которую ты написала, звучит как гимн семейному счастью в деревне.
Прислонившись к широкому подоконнику и опустив глаза, Камиль ответила:
— Я писала статью для других женщин, а не для себя.
— Что это значит? — Теперь Джонно был рассержен. Не на шутку рассержен.
— Журналисты придают своим материалам ту форму, которая нужна читателям. Я говорила о том, чего ждали от меня люди.
— Иными словами, вся эта твоя писанина, которая так восхитила Пайпер, просто конъюнктурная чушь? Всего лишь набор проверенных фраз, с помощью которых ваш журнал сможет поддержать объем своих продаж?
— Нет! — Камиль, кажется, обиделась на его выпад. — Я могу подписаться под каждым словом в статье. Я была честна. И ничего не выдумывала. Большинству женщин такой брак, какой я описала, действительно приносит счастье и ощущение защищенности, надежности. Но я не такая. Мне он не подходит. — Она сделала два шага к нему и замерла. — Боже, как тяжело. Как же сказать? Понимаешь, многие девушки проводят жизнь в поисках того самого, единственного суженого. А я провела последние десять лет в страхе, что встречу такого.
Сердце Джонно резко дернулось и упало.
— Но почему? Чего ты так боишься? Это из-за родителей? Их неудачный брак заставил тебя так все воспринимать?
Ее бледные щеки стали еще белее, она уставилась на свои босые ноги.
— Может быть.
Джонно едва слышно выругался.
Камиль подняла глаза.
— Это одна из причин, по которым я хочу поехать в Париж. Мне нужно увидеться с отцом, поговорить с ним. Мама отказалась обсуждать их отношения со мной. Но мы с папой всегда хорошо ладили, когда я была маленькой.
— В таком случае, я поспешу домой и поскорее продам бычков, чтобы ты могла купить билеты.
Она попыталась улыбнуться, но губы так и остались плотно сжатыми. Глаза все еще были влажными.
— Когда прилечу в Париж, обязательно отыщу это кафе.
