знаю. Тянуло, видно. После болезни пришлось восстанавливаться достаточно долго, порой я крайне плохо контролировала свои способности. Но стоило начать, как выздоровление пошло быстрее и быстрее. Мальчика, сына, при рождении подвергли процедуре очищения от яда и нанесли на плечо особую татуировку. Она имела магическое значение и увеличивалась в размерах с возрастом ребенка. Это охранная печать, сложная настолько, что ее невозможно подделать. Я проболела всю беременность, и никто не мог предугадать, как яд скажется на младенце. Старуха проводила обряд очищения трижды. Я видела только последний, когда Марису исполнилось полтора года. Ведунья объясняла свои действия так. Ребенок был отравлен в утробе, но сила матери и отца дали ему шанс выкарабкаться. Он рожден особенным существом, но очень слабым. Эти способности проявят себя, но позже, в юности. Опасности же подстерегают в первый год жизни. Сакральный период, когда душа в любой момент готова покинуть тело. Но когда время пройдет, мальчик начнет крепнуть. Он избран для чего-то. Эти разговоры об избранности и некой таинственной силе, я относила к человеческим бредням. Они любят наводить тень на плетень. Хотя отрицать, что старуха умела многое — глупо. Я не умела заглядывать в будущее, она могла. Я не умела думать о многих вещах сразу, ведунья твердила, о каком то начертании, предсказании духов. Мечты о поиске матери прервались, я больше никуда не спешила, не рвалась. Даже страх медленно отступал. Почти поверила, что Клаас не сможет найти нас. Именно в те дни, и выучила татуировку на твоем плече. Я знала каждую линию и знак, поэтому сейчас у меня уже не осталось сомнений, что ты потерянный ребенок. Всего шесть месяцев жизни мы были связаны сознательно. Это все, что я помню.
Она замолчала и медленно поднялась из-за стола. Марис вскочил следом, догнал и заставил ее повернуться, удерживая за плечи. Как кукла. Даже не сопротивлялась, смотрела безжизненным взглядом.
— Ты должна произнести это.
— Что? — бесконечная усталость.
— Причину. Почему выбросила? Как щенка, как тряпку? Почему, говоря о любви, совершила предательство? Я…
Он почти не заметил перевоплощения. Апатичная кукла и злобная фурия. Почти. В последний момент перехватил руки у своего лица.
— Ты! — прошипела она, и вдруг осела. Тяжело оттолкнула его. Сидела на полу и смотрела снизу вверх, а в глазах плескалось жидкое рубиновое пламя. Наконец-то. Он задел ее.
— Прости, — нет, не извинялся. Взял стул и сел напротив, сверля тяжелым взглядом, чтобы не почувствовала за ним детской обиды, — у нас абсолютная память. Я помню тебя. Возможно, не так четко как пятьдесят лет назад, но помню. Я не смог понять, почему ты так поступила, и хотел бы получить объяснение.
Мать не отвела взгляд:
— Хорошо. До конца, так до конца. Ты имеешь право знать историю Клааса. Она касается и тебя.
— Клаас тварь? Та самая, благодаря которой ты получила свою славу?
Она пожала плечами.
— Какая разница, что было позже. У меня накопилось достаточно познаний о мирах и событиях. Потому я та, кто я есть. Имею немного больше силы, чем у обычного приходящего, и намного больше воли. Нашла источники знаний и изучала их. Но для тебя значение имеет не то, что произошло потом, а то, что случилось вначале. Когда меня подобрала старая ведунья, болезнь полностью владела разумом. Все что происходило позже, я знаю только с ее слов. Она лечила меня, принимала роды, помогала заботиться о младенце. Клаас не мог быть твоим отцом. Этот вопрос останется для тебя без ответа. Я ничего не помню. Видишь? — Сташи протянула руки ладонями вверх, и Марис увидел нежные запястья. Пожал плечами, не понимая. Женщина улыбнулась, — не видишь. Правильно. Я бессмертна. Как и все приходящие. Знаешь, а ведь в прошлом пришлось пройти через физическую смерть неоднократно. В том числе и добровольно. Мне сказали, что нас можно убить, но не сказали как. Только позже я поняла, то, что держит нас на земле сильнее минутной слабости. Силы, сохраняющие жизнь приходящих даже против их воли. До тех пор, пока существует хоть одна, крошечная нить, удерживающая на краю, мы будем. Я могла опустить руки, потерять веру, смириться и ничего не ждать. Но внутри что-то все равно цеплялось за призрачную надежду, и она держала крепко. Не давала покинуть миры навечно. Тебе ли не знать, как прочна эта связь? Марис, запомни. Силу имеет не только ненависть. Следы от ран остаются в душе, в памяти, если хочешь. Снаружи шелк неуязвимости. Смерть — эпизод в этой череде воплощений. Люди меняют миры, мы тела. Однако я так и не смогла восстановить в памяти больше двух лет жизни. Ты что-нибудь знаешь о яблоке?
— Каком еще яблоке?
— О том, как создавались миры, двери, о Доме мироздания?
— Немного, но про яблоко слышу первый раз.
— Что ж, потом. Ты был немногим старше года, когда я, наконец, очистилась от яда окончательно и вспомнила себя. В те дни жизнь казалась легкой и простой. У меня появился смысл, цель и будущее. Да, знала, что за все приходится платить, но не думала, что придется так скоро.
58 глава
Марис сидел напротив. Круглощекий, темноглазый. Я теребила крохотные пальчики, а он молчал и серьезно смотрел на меня. Мы расположились на полу, в хижине ведуньи. Рядом с моей ногой лежал старый, выточенный из каменного дерева ритуальный нож, весь в трещинках, покрытый сложной вязью защитных рисунков. Старуха опять забыла его, а может, оставила специально. Последнее время постоянно подсовывала мне свои принадлежности. Это не помешало, и не вызвало тревоги. Хотя странное поведение ведуньи нельзя было оставлять без внимания, оставила. Каждый раз, когда я допускала такие ошибки, результатом была чья-то смерть. Осторожность впитывалась с кровью. Чужой. Болезнь повлияла на меня или чувство мнимой безопасности, я стала слишком беспечна и расплата наступила тот час. Когда я почувствовала движение и посмотрела в ту сторону, уже было поздно.
В следующее мгновенье, подхватила Мариса, прижала к себе. Он так похож на меня в детстве. Такой же молчаливый, спокойный. Другой заревел бы, стал выкручиваться и капризничать, или напротив испугался. Сын же замер, и лишь смотрел круглыми глазенками на существо, возникшее внутри хижины. Но я не чувствовала его страха. Только любопытство. И эта мысль наполняла ужасом. Ребенок испытывал ту безмятежную уверенность, которую могут чувствовать только дети. Он верил в меня абсолютно. Я центр его вселенной, защитница, мать.
— Давно не виделись, да? — поинтересовался Клаас, ухмыляясь. Я видела, его распирает собственное величие. Он не пытается скрывать удовлетворение. Нашел добычу по следу, который казалось, потерял окончательно. Стоило оно того или нет, Клаас тоже потерял контроль над собой и осторожность. Ему хотелось демонстрировать, что он способен и на большее. Что он самопровозглашенный безумец-бог, имеющий право. Ведь смог же перешагнуть через законы мироздания, чего никто из ставших до него не сумел. Хотела бы знать как?
— Ты отравил меня, братец, — что во мне так его бесило? Смесь похоти и ненависти создавала основу коктейля для странного и болезненного влечения, — поэтому я не рада видеть тебя.
— Да, в общем-то, и плевать. Мне пришлось постараться. Выпить немало крови твоих новых соплеменников, пока нащупал ниточку. Это он?
— Не знаю о чем ты.
— Хватит врать, — он нервно дернулся, — я прекрасно понимаю. Почти обманула. Я даже поверил, что ты умерла. Но видишь, меня нельзя обмануть. Дай сюда ребенка, он мне нужен.
— Это мой сын. Никакого отношения к тебе он не имеет.
— Фи, как нехорошо, — расплылся в гадкой улыбке Клаас, — если подводит память, это не значит, что ничего не было.
— Ничего не могло быть, — ответила я, — ты полный идиот, если думаешь, что меня пугают признания. Даже если ты использовал мое тело, из гнилого семени не вырастет дерева. Ты облик человека, но не человек. Существование твое — подобие жизни, но не она. У ставших никогда не будет детей. Кали
