скрытничают, делая вид, будто ничего особенного не предполагается, солдат понимает, что к чему! Солдату месяцы и годы объясняли насчет 'колосса на глиняных ногах'… Как рванут на этот колосс дивизии немецкие и сателлитов, как рявкнут тысячи орудий, как взовьются в небо самолеты немецкие, финские и румынские, как дрогнет земля под тяжестью танков, так и развалится карточный домик…
Отдыхать они будут в Москве, уж это-то солдаты знали точно, недаром их не слишком обременяли теплыми вещами. Зачем они? К зиме с большевиками будет покончено начисто.
А в Германии, мой друг, гремели барабаны, пели фанфары, истерическими воплями приветствовали немцы фюрера, когда он появлялся на улицах, в театре, на парадах… Могло ли людям прийти в голову, каким подарком порадует их Гитлер утром двадцать второго июня?
Но почему был так угрюм рейхсканцлер в те дни?
Нам стало известно о сводках, докладываемых фюреру гестапо: тридцать тысяч антифашистов в тюрьмах и концлагерях. Но Гитлер знал: начальник гестапо Генрих Мюллер лгал, боясь сказать истину. А истина в том, что не тридцать, а триста тысяч врагов наци сидели за решеткой в концлагерях.
'Сколько же их на свободе?' — должно быть, думалось фюреру.
Ему сообщали: 'Их судят, но даже нас, видавших виды судей, бросает в пот при виде их решительности и непоколебимости…'
В Моабитский замок заперли Тельмана.
Фюрер знал: неведомыми путями он продолжал связь с антифашистским подпольем.
Почему же его не судили, Тельмана? Почему не было выполнено обещание, данное еще в 1938 году: опубликовать материалы процесса над Димитровым, которые заставили бы весь мир 'замереть от возмущения'?
Гитлер не мог публично ответить на этот вопрос. Думается, что всесильный диктатор, повелитель порабощенных стран боялся Тельмана и его страшила перспектива повторения суда над Димитровым!
Однажды Гитлеру принесли стихи Эриха Вайнерта о Тельмане:
Не мог ли он думать: вот какие люди у
Мутно и зыбко вокруг… И можно понять мрачное настроение Гитлера.
Не сдается Англия. Бомбардировки Лондона, когда над городам, сея смерть и ужас, повисли триста, четыреста бомбардировщиков, не сломили британцев.
Поставлена на колени Франция, но французы, объединившиеся в Сопротивлении, готовы трижды отдать свои жизни за свободу страны. Бушует партизанская война в Югославии. Турки хотят и не хотят воевать… Япония заключила пакт о ненападении с Россией. Недоволен и капризничает Муссолини. В Румынии неспокойно: короля Кароля пришлось заменить Михаем. Антонеску жестоко расправляется с недовольными.
Гитлер судорожно ищет союзников. Он встретился с каудильо; испанский фюрер осторожничал…
На жизнь фюрера покушались в Мюнхене. Потом снова покушение: антифашист бросил бомбу в автомобиль Гитлера. Фюрер отделался легкими царапинами — бомба разорвалась рядом. Новые аресты, новые пытки и расстрелы… и новые заговоры.
Не веселили фюрера вести из Америки: Рузвельта в третий раз избрали президентом; Гитлеру, конечно, доподлинно известно, на чьей стороне симпатии Рузвельта. Знает он также популярность этого замечательного американца. Авторитет, уважение и любовь американцев к Рузвельту — тоже не секрет для фюрера, равно как и мощь заокеанской державы.
Помнишь, как Гитлер много раз говорил: управлять — значит предвидеть. Готовясь к нападению на нас, он ничего не предвидел, а все его расчеты оказались писанными на песке. Ему казалось, что вермахт разгромит нас, прежде чем англо-американская коалиция сумеет вооружиться и мобилизовать свои ресурсы, и отдал приказ воевать, «не задумываясь о потерях и резервах», полагая, что ему не придется тронуть эти резервы.
Он не принял в расчет и еще кое-что. Не мне объяснять тебе, что еще помнили у нас на Родине Первую мировую войну, начатую Германией. Еще не забыли наглости немецкого командования на переговорах в Брест-Литовске. Не выветрились из памяти грабеж и бесчинства немецких солдат на Украине и в захваченных прибалтийских республиках. Еще свежи были воспоминания об ультимативном требовании немцев ввести в Москву батальон своих солдат после убийства левыми эсерами посла Мирбаха. Все мы знали, какая идея красной нитью проходит в книге Гитлера 'Майн кампф'. Мы много лет подряд слышали речи фюрера о коммунистической опасности, клевету и нападки на первое в мире социалистическое государство — это бельмо на глазах нацистов.
День и час назначены. Об отступлении не могло быть речи. Гитлер дорвался до заветного и решил играть напропалую.
Известный тебе Рудольф Лидеман с восторгом рассказывал Антону, как в ночь на двадцать второе июня Гитлер диктовал секретаршам Дарановской и Шредер речь в рейхстаге. Каждые пятнадцать минут камердинер фюрера Линге носил машинисткам страницы с записью речи.
'В шестом часу, — болтал Лидеман, — фюрер лег спать. В половине девятого встал. Брился он сам'. (Боялся даже парикмахера.)
Через полчаса, одетый в свою обычную униформу, фюрер стоял перед нацистским рейхстагом и выкрикивал речь…
Выслушав его, я сказал самому себе: 'На нас-то, господин Гитлер, ты и сломаешь шею. А уж я лично насолю тебе, как только смогу!…' Обнимаю.
Твой Афанасий Чернов».
(Письмо Клеменса Видеману, написанное после войны.)
Глава четырнадцатая.
АНТОН КЛЕМЕНС ИНФОРМИРУЕТ ЦЕНТР
1
«В начале апреля сорок второго года Рудольф Лидеман зашел ко мне. Я сразу понял: дела у него — лучше желать нечего.
— Поздравьте меня, Антон! Я назначен начальником штаба танковой дивизии. На днях мы приступаем к формированию. Зимой русские лихо поприжали нас, но ничего, мы еще сильны!
— Вы рождены под счастливой звездой, — ответил я и предложил выпить по этому случаю, от чего Руди не отказался.
В общем-то, малый он неплохой, только слишком был избалован в детстве, не знал нужды в юности, а потом, вступив в партию фюрера, катился по ровной дорожке, и все ему трын-трава. Не думаю, чтобы он слишком увлекался идеями; голова его ко всему мало-мальски серьезному не приспособлена. Впрочем, в своем деле он преуспевал. Как-никак окончил танковую академию, по части военной техники слыл человеком сведущим и довольно расторопным командиром. Это у него в крови, как он уверял; все его
