всех обсчитал.
Подарки на день рождения
Весь класс ждал дня рождения Наамы. Ни у кого не бывает таких дней рождения, как у нее. Два года назад мы отмечали ее день рождения в Национальном парке и играли в салки на водных велосипедах, а в прошлом году нам устроили вечеринку в «Скейтленде», и один человек, друг Нааминого папы, пел песни и раздавал всем автографы. Папа Наамы — ужасно важный, он всегда ходит в красивых костюмах и в галстуке и носит с собой дипломат. Рафи говорил, что он вроде премьер-министра или члена кнессета, но этого не может быть, потому что он выглядит совсем молодым, а для кнессета надо быть старым. Он очень добрый, Наамин папа — у него всегда улыбка до ушей, а еще он блондин и всегда рассказывает анекдоты или страшные истории. Один раз Наама сказала мне по секрету, что ее папа часто ездит в заграницу, но не в простые страны вроде Франции или там Лондона, а в секретные страны, с названиями типа «Коломбия» или «Ботофо...». Что-то такое. Там он занимается важными делами, и ему платят за это миллион денег, а все его друзья с работы разговаривают на смешных языках и приносят Нааме кучу подарков. Мой папа совсем не секретный. Он держит обувной магазин на улице Герцля. Его друзья говорят на иврите и никогда не приносят подарков. Только больно хлопают меня по плечу и говорят, что я уже совсем мужчина, или спрашивают, как дела в школе, — короче, несут всякую чушь.
В этом году день рождения Наамы был у нее дома. У них офигенный трехэтажный дом, там есть бассейн с водяной горкой и специальные ворота для машины, они открываются от пульта. Папа Наамы был что надо и разрешил нам закрывать и открывать ворота, сколько влезет. Когда Юваль и Мирон столкнули в бассейн ябеду Эльада и он вылез весь-весь мокрый, папа Наамы смеялся вместе со всеми и не цеплялся к нам, как мой папа, который вечно повторяет, что нельзя сходить с ума. А потом он сказал их пинипинской[23] домработнице, чтобы она вынесла десерт в сад, пока есть солнце, и туда пришли два клоуна, веселили нас и устраивали конкурсы. Наама по секрету сказала мне, что потом придет Мики Беркович[24] и, может быть, даже Далик из телевизора, который знает ее папу еще со школы. Пинипинка принесла огромный-преогромный именинный торт, весь в бенгальских огнях. Наама тайком повела меня смотреть дом. У них три туалета, и каждый размером как наша ванная. И возле унитазов такие маленькие фонтанчики, их можно включить и смотреть, чтобы было не скучно какать.
Когда мы возвращались в сад, я увидел папу Наамы, он разговаривал с двумя людьми, во рту у него была сигарета, и он выглядел совсем больным и грустным. «Если бы вы могли подождать еще буквально десять секунд... У моей дочки сегодня день рождения. Я только скажу детям, что пора расходиться. Мне так не хочется портить ей праздник...» — «О'кей, мы начнем через десять минут, подождем в машине». Мы с Наамой пробрались обратно в сад. Там был Эльад, он был еще мокрее, чем раньше, потому что Мирон снова бросил его в бассейн. Пирог почти доели, остались одни крошки. Папа Наамы вышел в сад, у него на лбу были капли пота, но в остальном он выглядел гораздо лучше, чем раньше, опять шутил и смеялся. А за ним пришла пинипинка и принесла поднос с кучей пакетиков, на них был нарисован Попай[25]. Сначала мы не хотели их брать, потому что только у малявок гостям дарят подарки на чужой день рождения. Но папа Наамы сказал, что это не обычные пакетики, а волшебные, он привез их из заграницы. Их надо отнести домой, ни в коем случае не раскрывать, а положить под подушку и перед сном подумать, какой подарок ты хотел бы получить, а наутро принести закрытый пакетик обратно и сказать Нааминому папе, какой подарок ты задумал. В субботу мы все снова соберемся у них дома, и каждого будет ждать его подарок. Тогда мы набросились на пакетики, и каждому, кто брал пакетик, папа Наамы напоминал, что нельзя подглядывать или показывать пакетик кому-нибудь, потому что тогда волшебство исчезнет.
Когда мы выходили из дома Наамы, я вежливо попрощался с людьми в машине, которые согласились подождать десять минут, чтобы мы получили подарки. Мирон хотел бросить им в машину пакет с водой, он наполнил пакет еще у Наамы, но Мики его отговорил. Тогда Мирон вылил воду на Эльада. Эльад сказал, что все глупости и никакого волшебства не бывает и что сейчас он откроет пакетик и всем докажет. Тогда Мирон быстро выхватил у него пакетик и сказал, что если Эльад хочет разбазаривать волшебство, то он заберет себе два и ему достанутся два подарка. Эльад заплакал и стал просить пакетик обратно, а Мирон дал ему по шее и сказал, что если он наябедничает родителям или еще кому, то получит по- настоящему.
Ночью я положу пакетик под подушку и буду думать про скейтборд «Альба», и даже если никакого волшебства не бывает, я все равно получу этот скейтборд в подарок, потому что Наама сказала мне по секрету, что на ее папу всегда можно положиться.
Разбить поросенка
Папа отказался покупать мне Барта Симпсона. Мама-то как раз хотела, но папа отказался, сказал, что я избалованный. «С чего нам это покупать, а? — сказал он маме. — С чего нам эту куклу покупать, а? Стоит ему пикнуть, как ты уже вытягиваешься по стойке 'смирно'. Папа сказал, что я не умею ценить деньги и что если я этому не научусь, пока маленький, то когда же я этому научусь? Дети, которым просто так покупают Барта Симпсона, вырастают балбесами и грабят киоски, потому что они привыкли получать все, что вздумается, за просто так. Так что вместо Барта он купил мне уродливого фарфорового поросенка с узкой дыркой в спине, и теперь я вырасту нормальным, теперь я уже не стану балбесом.
Каждое утро я должен выпивать чашку какао, хоть я его и ненавижу. Какао с пенкой — шекель, какао без пенки — полшекеля, а если сразу после этого меня рвет, то я не получаю ничего. Монеты я сую поросенку в спину, так что если его потрясти, то он позвякивает. Когда в поросенке будет так много монет, что он перестанет позвякивать, если его потрясти, — тогда я получу Барта Симпсона на скейтборде. Так сказал папа, это педагогично.
Поросенок вообще-то милый — если дотронуться до его носа, то выясняется, что нос у него холодный, и еще он улыбается, когда ему в спину суют шекель и даже когда суют всего полшекеля, — но самое приятное, что он улыбается, даже когда ему в спину не суют вообще ничего. Я придумал ему имя — я зову его «Песахзон», как того человека, которому раньше принадлежал наш почтовый ящик, — папа так и не сумел отодрать наклейку с его именем. Песахзон не похож на другие мои игрушки, он гораздо спокойнее, без лампочек, пружин и протекающих батареек внутри. Нужно только следить, чтобы он не спрыгнул со стола. «Осторожно, Песахзон! Ты фарфоровый!» — говорю я ему, когда замечаю, что он немного наклонился и смотрит на пол, а он улыбается мне и терпеливо ждет, пока я сам его спущу. Я обожаю его улыбку, только ради него я пью какао с пенкой каждое утро, только ради того, чтобы сунуть ему в спину шекель и увидеть, что его улыбка ни капельки не меняется. «Я тебя люблю, Песахзон, — говорю я ему тогда. — Чесслово, я люблю тебя больше, чем маму с папой. И я всегда буду тебя любить, что бы ни случилось, даже если ты будешь грабить киоски. Но если ты спрыгнешь со стола, тут уж я тебе покажу!»
Вчера папа пришел, взял Песахзона со стола и начал жутко трясти его вверх ногами. «Осторожно, папа, — сказал я. — У Песахзона разболится живот». Но папа продолжал. «Он не шумит, ты знаешь, что это значит, Йоав? Что завтра ты получишь Барта Симпсона на скейтборде». — «Супер, папа, — сказал я, — Барт Симпсон на скейтборде, супер. Только перестань трясти Песахзона, ему будет плохо». Папа поставил Песахзона на место и пошел звать маму. Он вернулся через минуту, одной рукой он тащил за собой маму, а в другой держал молоток. «Ты видишь — я был прав, — сказал он маме. — Так он научится ценить вещи, верно, Йоав?» — «Конечно, научусь, — сказал я. — Конечно, но зачем молоток?» — «Это для тебя, — сказал папа и сунул молоток мне в руку. — Только осторожно». — «Я осторожно», — сказал я и действительно вел себя очень осторожно, но через несколько минут папе надоело и он сказал: «Ну, разбей уже поросенка!» —
