заговорил. У него был голос самого несчастного в мире человека.
— Зачем ты так, Алан? Думаешь, мне нравится, что мой папаша — долбаный коп? Нет, черт побери, меня самого это достало. До смерти достало.
Мы дружно молчали — и я, и Шпала, и Конопля с Биг-Маком. А что тут скажешь?
— Всю жизнь мне приходилось мириться с этим дерьмом. Ты просто не представляешь, как я устал, — вполголоса жаловался Рыжий, качая головой и наполняя тишину ненужными признаниями. — «Полицейское отродье», «гребаный копов сынок», «грязная свинья» — нахлебался вдоволь. Что бы я ни делал, все сводится к одному и тому же.
— Почем мы знаем, а вдруг ты стучишь своему папаше? Может, он уже завел на нас целый талмуд! Что, если ты шпион? Я ведь рассказал тебе про… — Шпала понизил голос, — сам знаешь что. Как мне теперь заниматься этим делом, вдруг ты растрепал обо всем полицейскому управлению?
— Я ничего не трепал! — вскинулся Рыжий, так что Фодерингштайн был вынужден его утихомирить. — На кой черт мне это нужно?
— Не знаю, — пожал плечами Шпала. — Может, тебе платят.
Я понятия не имел, что означало таинственное «сам знаешь что», но и сам был бы не прочь обронить пару слов в управлении полиции, хотя бы для того, чтобы поглядеть, насколько быстро они выложат денежки, если я помогу сорвать преступный план пятнадцатилетнего подростка, которого отправили в спецшколу за телефонное хулиганство.
— Я думал, мы друзья, — пробормотал Рыжий, совершенно раздавленный.
Вскоре Грегсон пригласил нас к себе в кабинет.
— Итак, кто начал драку и по какому поводу? — вопросил он, перебирая на столе какие-то бумаги, чтобы выглядеть поначальственней.
— Он меня ударил, — сказал Рыжий.
— Враки! Это он меня ударил, — сказал Шпала.
— Ну и брехло! Сэр, он ударил меня первым.
— Ах ты, сволочь!
— Ну все, хватит! — вмешался Грегсон. — Мистер Фодерингей, вы можете рассказать, что произошло?
— Я ничего не видел. — На помощь Фодерингштайна рассчитывать не приходилось. — Спросите лучше мальчиков.
— Мистер Кемпторн, вы присутствовали при начале конфликта?
— Гм, да. Наверху.
— И что же случилось?
Все, в том числе Рыжий, устремили взгляды на Коноплю, тот немного помычал, но потом все-таки выдавил:
— Не знаю… Мистер Данлоп ни с того ни с сего набросился на мистера Уильямса и стал гоняться за ним по всей комнате.
— Что?! Ты чего брешешь, мать твою?! — взорвался Рыжий, и Грегсон велел ему не выражаться.
Рыжему действительно наступила крышка!
— Он же врет! Я не начинал драку. Он пришел и ударил меня ни за что, ни про что. Я его даже не видел, сидел себе, играл в шашки!
— Что-то не припомню, — нагло сказал Шпала, глазами ища поддержки остальных.
— Достаточно! — рыкнул Грегсон. — Закройте рот, вы оба, и ждите своей очереди, иначе я выставлю вас за дверь.
— Но это же чушь собачья! — возмутился Рыжий.
— В таком случае мистер Маккофи и мистер Банстед непременно подтвердят ваши слова. Мистер Маккофи?
— Что? — заморгал Биг-Мак.
— Мистер Кемпторн говорит правду? Мистер Данлоп и в самом деле напал на мистера Уильямса без какой бы то ни было провокации?
— Без… чего?
— Без провокации, то есть без повода. Или что-то послужило причиной драки?
— А-а, да-да. Знаете, прямо так сразу, оп, и все, — неопределенно проблеял Биг-Мак.
— Мистер Маккофи, пожалуйста, отвечайте на вопрос. Кто кого ударил первым? — Грегсон максимально упростил терминологию.
— Алан. То есть, я хотел сказать Бобби. В смысле, мистер Данлоп, — наконец сказал Биг-Мак, отчего Рыжий опять взвился до потолка.
— Брехня! Я никого не бил! Это подстава, просто подстава!
— Еще раз повторяю, мистер Данлоп, вас пока не спрашивают, — ледяным тоном произнес Грегсон.
Фодерингштайн встряхнул Рыжего за шкирку и погрозил ему толстым, похожим на волосатую сардельку пальцем.
— Мистер Банстед, послушаем вас. Что произошло?
Рыжий поднял на меня глаза, в которых опаска смешалась с надеждой, хотя мне тоже было суждено его разочаровать.
— Ну… э-э… все так, как говорят ребята. Мистер Данлоп налетел на мистера Уильямса без всякого повода. Не знаю, почему он так поступил, — сказал я, избегая смотреть на Рыжего.
— Суки! — выплюнул Рыжий в бессильной злости. — Мы еще поквитаемся, гады, вот увидите!
— Боюсь, это произойдет не скоро, мистер Данлоп, поскольку вы исключены из школы, — сообщил директор.
Рыжему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Когда смысл до него дошел, он изумленно поглядел на Грегсона и переспросил, что конкретно тот имеет в виду.
— Вы исключены. То есть больше не учитесь в Гафине. Вас уже здесь нет. Сейчас вы вместе с мистером Фодерингеем подниметесь наверх и соберете вещи, а я позвоню вашему отцу и попрошу его приехать за вами. Вы не оставили мне выбора. Драк в Гафине я не допущу.
— Стойте. Погодите минутку. Ребята, расскажите ему, как все было на самом деле, ну пожалуйста, — умолял Рыжий, но Грегсон жестом указал нам на дверь, да нам и самим хотелось поскорее убраться из его кабинета. — Скажите ему, черт побери, скажите! Да что с вами, блин, такое? Я ведь никого не бил. Честное слово, мистер Грегсон. Честное слово!
Когда Рыжий начал скулить, мы уже покинули директорский кабинет и были на полпути к парадной двери. Донеслось несколько слов, а потом Грегсон захлопнул дверь, однако и этого было достаточно, чтобы нас охватило чувство вины. Меня всегда интересовало, как это — чувствовать себя виноватым. Не могу сказать, что ощущение приятное.
Мы вышли на залитый солнцем двор, Конопля подкурил сигарету и пустил ее по кругу, мы просто стояли и пинали мелкие камушки.
Ученики Гафина обступили нас толпой. Всех интересовало, чем закончились разборки у директора, но озвучивать новость не хотел никто. Ребята, однако, не отставали и требовали подробностей. Наконец я поманил пальцем Лягушатника, Свечу, Валета, Малька, Крысу и Неандертальца и просто сказал:
— С каждого по десятке.
14. Экзамен
Старина Рыжий так сильно расстроился, что продолжал горевать целых три часа, пока за ним не прикатил папаша. Мы, понятно, старались с ним не общаться, но всей толпой сгрудились у окон, чтобы поглядеть, как он будет уходить. Рыжий в последний раз обернулся на школу, и мы с Коноплей, Шпалой и Биг-Маком быстренько нырнули под окно. Остальные на прощанье ему помахали.
Если честно, я готов признать, что по жизни никогда не утруждал себя размышлениями. Почти все
